толстяк нырнул в соседнюю комнату, отворяя очередную дверь, как к себе домой. Здесь к ним присоединились четверо молодцов. Это было спасение. У Лёхи отлегло от сердца. Он попытался даже освободить женщин за ненадобностью, однако те наотрез отказались. Команда его разрасталась на глазах, увеличиваясь с каждым выпотрошенным кабинетом и растерзанной комнатой. Сам Лёха освоился, лихо руководил помощниками и через два-три часа они успешно загромоздили весь второй этаж, подбираясь к заветному финишу. Хотелось есть, и усталость давала знать о себе, но больше всего мучила жажда. Лёха уже несколько раз посылал женщин за водой, однако Белый дом оказался отключён чьей-то зловредной рукой не только от света, радио и связи, но и от водоснабжения. Пропала и не вернулась пигалица, последнее время крутившаяся вокруг Лёхи с всевозможными примочками: то ей то, то это. Лезла всё время на глаза, прижималась ненароком к плечу, работать мешала со своими расспросами да советами. В короткие минуты перекура совала свой серебристый заграничный плеер – послушать музыку, от которой его тошнило. Лёха деликатно отводил её руку, сторонился, замечал, как хмурилась «тумбочка», отворачивалась Магдалена, переглядываясь между собой. А пигалице хоть бы что! Будто не замечает. Нахальные девки московские! А тут вдруг исчезла, словно пропала куда. И не сказала никому ничего. Обидел он её невзначай? Толкнул неловко? Даже не заметил. Лёха поводил носом туда-сюда, из-под бровей зыркнул по сторонам незаметно. Нет. Сгинула синеглазая. Ну и шут с ней! Бледная вся, худая, аж светится. Глаза да губы. Ни титек, ни восторга. А музыку какую она совала ему в уши! Он и за деньги слушать не станет. Шум загробный, заунывный скрежет.
Он напрягся, вспоминая.
Моё имя – стёршийся иероглиф,
Мои одежды залатаны ветром…
Что-то подобное пел хриплый голос в наушниках пигалицы. Сплошная абракадабра! Он зло сплюнул. Как она сказала-то?.. Пикник? Да, кажется, так. Это группа так называется. «Пикник»… Сейчас пожрать бы не мешало. И весь пикник. Лёха вдруг вспомнил про Ремнёва. И этот пропал. Серёжу сдуло, как только работать начали, не любят подполковники пахать, не их это дело. Кстати, дело! Чем он сам здесь занимается? Не за этим в Москву прикатил. Вот влип, так влип!..
Кто-то толкнул его в бок жёстко, недружелюбно. Лёха, серчая, развернулся волчком.
– Твои без тебя обойдутся на время? – спросил какой-то мужик.
– А мы заканчиваем, брат, – Лёха победно выпятил грудь.
– Давай тогда за мной.
– Куда?
– Давай, давай.
– Я не нанимался, – Лёха недоумённо упёрся, даже обиделся; вместо доброго слова, просто ободряющей улыбки его снова запрягают неизвестно куда, да и кто? – Стоп, брат! Ты хоть скажи путём?
– Некогда, дорогой. Чего рот открыл? Пойдём вниз. На площадь. Президент говорить будет.
– Там же танки!
– Вот для этого и зову. Гордись. Рядом с президентом стоять будешь.
– Ладно тебе. Что я, малец?
– Лох, что ли? Не понял зачем?
– Объяснить трудно?
– Снайперы вокруг. Народ нужен президента загородить.
– Что?
– Своих собираем. Поспешай!
Они выскочили на свет. Ельцин, окружённый толпой, уже стоял на танке. Незнакомец прыгнул в толпу, начал пробиваться ближе. Лёха едва поспевал за ним. Того узнавали, сторонились, но пропускали нехотя. Лёха, пользуясь освобождающимся пространством, ужом успевал втискиваться туда. Но до президента добраться так и не удалось. Упёрлись, словно в каменную стену из нескольких спин, из которой шикнули.
– …В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа, – гремел голос Ельцина с танка, – отречён от власти законно избранный президент страны! Мы имеем дело с реакционным антиконституционным переворотом!..
Лёха, ловя каждое слово, не забывал оглядываться вокруг. Народу на площади набралось не так уж и много. Вроде полдень, а не впечатляет, попрятались смельчаки-демократы… Хотя перевёрнутые троллейбус, автобус рядом и наваленные в беспорядке хлам и мусор будоражили, но до баррикад, реальных преград и загромождений им далеко.
«Как же такими силами они защищаться думают, если что случится?» – вонзилась в мозг и взбаламутила тревога.
– Танки на нашей стороне? – сунулся он к кому-то.
– Раз президент на нём стоит, значит, наш, – сверкнул глазами тот.
– А снайперы чьи? – опять спросил Лёха.
– Цыц! Пристал, – услышал в ответ. – После митинга найди меня на пятом. Понадобишься.
Лёха прикусил язык. Опять нарвался. Сам себе хлопот наживает. Что за натура непутёвая! После всей этой камарильи в здании с перетаскиванием мебели, потрошением комнат и кабинетов он начал всерьёз тяготиться ситуацией, в которой очутился. Танки на площади в таком большом количестве вокруг Белого дома, горстка суетящихся оборонцев, нелепые автоматы в их неумелых руках, услышанный вживую Ельцин, которого он изредка по телевизору видел, ошарашили основательно и охладили пыл, с которым ещё утром он с Ремнёвым, как мотылёк, залетел сюда. Кому он здесь нужен? Кого интересуют его проблемы? Кто он для них сейчас? Круглый нуль! Его проблемы отодвинулись и от него самого в такую даль, в такой закуток, что он до сих пор и не вспоминал о них. Вот только сейчас, в минуты наступившего отрезвления, они прорезались среди всеобщей эйфории. И то случайно, когда взмокла спина от страха, когда огляделся вокруг и задумался. Силища-то какая против них! Здесь горстка! Там армия. Снайперы ещё на каждой крыше!.. Лёха даже съёжился. Нет, не будет тебе, Алексей Лаптев, здесь ничего хорошего. Зазря припёрся сюда. Уцелеть бы в этой мясорубке. Пусть уж городские сами между собой разбираются. Попал он, как кур в ощип. А всё Серёга Ремнёв. Подполковник надоумил. Приезжай да приезжай! Всё решим. Вот и решили. Надо назад двигать. Отыскать Серёгу, ноги в руки – и катить отсюда. Пока не началось.
Лёха даже задохнулся от мысли, что может случиться, если начнётся. Или его так стиснули напиравшие со всех сторон мужики. Движение началось в толпе. Ельцина, закончившего говорить, крепкие парни окружали тесным кольцом и, пробиваясь, ринулись в здание. Где-то там мелькнула махнувшая ему рука. Мужик, с которым Лёха разговорился, напоминал о себе. И на черта он ему сдался!
Сзади кто-то покарябался в спину, Лёха обернулся и не поверил своим глазам.
– Вот! – протягивала открытую бутылку минеральной воды пигалица, щёки её рдели розовыми цветами, короткие светло-русые волосы растрепались, синие глаза сияли.
Видно было, больших трудностей ей стоило пробиться до него сквозь бушующую толпу, только и осталось сил вымолвить это короткое слово.
– Ты как здесь? – хмыкнул он, ещё не соображая и не оценивая её поступок.
– Спрашиваешь…
– Где была?
– Ты же пить хотел? – засмеялась она.
– Я уже забыл.
– Забыл?
– Мы тебя потеряли все.
– Все? А ты?
– И я, – он сделал спасительный глоток.
– Холодная, – улыбнулась пигалица. – Я попробовала.
– Самый
