в гранит города подчеркивают душевное одиночество героев повести. Черный и белый цвет в руках Добужинского достигает огромной силы выразительности: в иллюстрациях ощущается и призрачная сумеречность белых ночей, и промозглая влажность петербургского воздуха, и зыбкое мерцание водной глади каналов. В этих целях художник мастерски использует также белое поле книжной страницы; при этом рисунки органично включаются в книгу, составляя в целом красивый графический ансамбль.
Интересные графические ансамбли создавали в те годы и мастера ксилографии. Деревянная гравюра получила в 20-е годы исключительное распространение.
Однако развитие этой области графики протекало не гладко, а в острой полемике и жарких спорах. Особенно много горячих дискуссий породила ошибочная в своей основе теория, будто материал деревянной гравюры целиком предопределяет характер изображения. Эту теорию выдвинул В. А. Фаворский (1886—1964), возглавивший в графике целое направление и сумевший увлечь своей идеей широкие круги художественной молодежи.
«...Через изобразительную поверхность материал будет обусловливать композиционный строй в его основных чертах и, конечно, будет влиять и на отношение изобразительного метода к моменту времени, к организации движения»1, — писал он. В соответствии с этим произведения Фаворского подчас выглядели своеобразными штудиями в построении отвлеченных художественных форм, в них преобладало формально-рассудочное начало, образы людей страдали абстрактностью и безликостью; в таких иллюстрациях чувствовался рационалистический холодок, от чего не спасали ни тщательная забота Фаворского о художественной стройности книжного целого, ни техническое мастерство исполнения гравюры на дереве.
Однако в лучших гравюрах Фаворский, преодолевая ограниченность своей теории, выступал как превосходный «книжник», что и обусловило его крупный и важный вклад в советское графическое искусство.
Разносторонне образованный (он учился в университетах Москвы и Мюнхена), Фаворский успешно овладел техникой гравирования и стал заниматься ксилографией еще в начале XX века. Связь изображения с полосой набора, со шрифтовыми элементами занимает очень важное место в творческих исканиях Фаворского. В миниатюрных буквицах к «Рассуждениям аббата Куаньяра» А. Франса художник тонко соотнес изображения с очертаниями заглавных букв. Графическая структура книги, все детали ее оформления у Фаворского всегда очень продуманны. Его титульные листы, как правило, воспринимаются своеобразными графическими эпиграфами (П. Мериме. Новеллы, 1927—1933).
1 В. А. Фаворский. О композиции. — Журн. «Искусство», 1933, № 1—2, стр. 6.
Человек тонкого художественного вкуса и широкого, эпического взгляда на мир, Фаворский чутко улавливает стиль иллюстрируемой литературы и выражает его в образах своего искусства. Так, его иллюстрации к библейской легенде («Книга Руфь», 1925) в согласии с текстом полны особого мудрого бесстрастия, подкрепленного безошибочно выверенным композиционным ритмом, а гравюры о событиях Октября (С. Спасский. Новогодняя ночь, 1931) пронизаны духом суровой революционной романтики.
Диапазон творчества художника очень широк: он включает и монументальные росписи, и оформление детских книг, и работы в жанре портрета.
Очень красноречив созданный Фаворским портрет Ф. М. Достоевского (1929). В сосредоточенном выражении лица писателя, в скорбном взгляде его умных глаз чувствуется душевный надлом. Общее впечатление дополняет и окружающая обстановка, и мрачный фон, на котором помещена фигура, и сложные очертания силуэта, и пятна светотени, искусно оттеняющие лицо (илл. 73).
Много жизненной характерности и тончайшего, почти филигранного исполнения в гравюрах Фаворского к детской книжке Л. Н. Толстого «Рассказы о животных» (1929—1931)1. Художник мастерски передает различные состояния природы — серебристую прозрачность воздуха, таинственность лесной чащи, бездонность морских глубин.
В лучших произведениях художественные поиски Фаворского подчинены живой образной задаче. Иллюстратор словно заставляет предметы обнажать свою потайную жизнь: стволы деревьев в его гравюрах раскрывают волокнистую узорность строения, человеческое тело обнаруживает пружинистую энергию мускулатуры, волны выступают в строгих ритмах приливов и отливов. Искусство Фаворского оказало серьезное влияние на последующее развитие советской графики.
В 20-е годы прямое или косвенное воздействие творчества Фаворского испытали многие графики. Среди них: Н. Л. Бриммер, А. Д. Гончаров, П. Я. Павлинов, М. И. Пиков, Н. И. Пискарев и другие.
П. Я. Павлинов (род. 1881) — автор романтических портретов («Тютчев», 1932) и содержательных иллюстраций («Человек на часах» Н. С. Лескова, 1925; «Заговорщики» Дж. Руффини, 1930; «Крепостной художник» Б. Прилежаевой-Барской, 1930). Человек, его духовный мир обычно находятся в центре творческого внимания художника. В лучших листах люди, их взаимоотношения очерчены Павлиновым живо, психологически тонко; композициям этого художника присуща какая-то особая пластическая убедительность.
Заметный след в истории советской ксилографии оставили гравюры А. И. Кравченко (1889—1940). Художественное образование он получил в Училище живописи, ваяния и зодчества, где занимался в классах К. А. Коровина, А. Е. Архипова, С. В. Иванова, В. А. Серова. Художник побывал в Мюнхене, много путешествовал по Италии и странам Востока. В ранний период Кравченко пробовал свои силы главным образом в области живописи; лишь после Октября он раскрылся как даровитый мастер книжной и станковой ксилографии. В разнообразных работах Кравченко выражено мироощущение той части интеллигенции, которая увидела в революции прежде всего ее романтическую сторону.
Особенности творческой индивидуальности Кравченко определились уже в начале 20-х годов, когда он выступил с многочисленными сериями иллюстраций: к Гофману («Победи
1 Книга издана в 1932 году.
73. В. А. Фаворский. Портрет писателя Ф. М. Достоевского. 1929
тель блох», 1922), Гоголю («Портрет», 1923), литературный строй которых импонировал его творческому темпераменту, тяготеющему к таинственной романтике и драматизму. В своих листах Кравченко прежде всего стремился выявить настроение иллюстрируемого произведения, нередко трактуя его довольно субъективно. Этой задаче он подчинял сложный художественный строй своих гравюр — острый динамичный штрих, зловещее мерцание света, гротесковое заострение формы, нарядность узорчатых линий и пятен.
Некоторые листы художника перегружены декоративными мотивами, в иных экспрессия образов стоит на грани болезненной мистики. Но есть у Кравченко и лирически ясные, проникновенные произведения (ряд станковых рисунков, иллюстрации к «Слепому музыканту» Короленко, 1927, и другие).
Остро чувствовал художник и современность. Об этом свидетельствуют его листы, посвященные похоронам В. И. Ленина (1924). Эти гравюры полны величавой скорби и торжественной сосредоточенности.
Но главное у Кравченко — его талант художника книги. Гравюры этого мастера всегда органично связаны с книгой, они специально предназначены для книжной полосы. Подобная «книжность» рисунков и декоративная взаимосвязь всех элементов оформления была в 20-е годы особенно заметна в изданиях для детей. В этой области активно выступали многие художники, ранее принадлежавшие к объединению «Мир искусства». Иные рисунки этих графиков отличались изощренностью и вычурностью. Но лучшие образцы их творчества для детей подкупали декоративной стройностью общего замысла, богатством фантазии, праздничным великолепием, а главное — высокой культурой книжного оформления.
В традициях подобного искусства сформировалось и творчество В. М. Конашевича (1888— 1963); выступая в 20-е годы в
