рукой.
— Весь иконостас должен быть грецким. Краски у тебя радостные, я так писать не умею. У меня краска бледнее, я такой красный никогда не возьму — разбавлю.
В мастерскую, стуча окованными расшитыми сафьяновыми сапожками, поднимался настоятель Гермоген Шимоня. Брови его были сурово нахмурены.
Приезжие приветствовали настоятеля по-гречески. В те годы греческий был также распространен среди образованных людей, как французский в восемнадцатом веке, многие русские пятнадцатого века даже переписывались между собою по-гречески.
— Мастер я, Дионисий с дружиной, а это сын мой Феодосий. Звали нас писать на Белое озеро соборы расписывать, да вот сюда заехать решили, к вам. Великое строение у вас происходит. Все зело прекрасно, а таких иконников, как мастер Николай, и на Москве нет.
Шимоня понял, что говорить ему с мастером Дионисием будет легко — он не чувствовал ни его возраста, ни того, что он русский. Непринужденность была у него даже не княжеская, а какая-то международная. Так свободно могли говорить византийские патриции его константинопольской молодости. Больше же всего его удивляла воинская стать приезжего — под кафтаном его и его сына были кольчуги прекрасной работы, на поясе висели фряжские кинжалы.
Перехватив взгляд настоятеля, мастер Дионисий усмехнулся.
— Балуют в муромских лесах. Да и у вас молодцов с кистенем хватает. По дороге мы целую ватагу посекли. К воинскому делу сынов сызмальства приучал. Смолоду сам в походах.
С приездом мастера Дионисия для наместника Шимони и братии потекла новая жизнь. Пока сподручники готовили доски, терли мел, шлифовали левкас, мастер Дионисий с настоятелем развлекались охотой соколиной, до которой оба оказались очень охочи и знали до тонкостей. Любили они и охоту с луком, в которой иконник не знал соперников — бил без промаха с большого расстояния лебедей в лет. Глаз у мастера Дионисия был точный. По вечерам обживали новую трапезную — пировали. Монахи с удовольствием принюхивались к запахам молодой баранины и поросятины, которую в больших количествах поглощали приезжие. Жарили целые тушки на большом металлическом вертеле, который по указанию Дионисия склепал албанец. Вообще после приезда московской иконной дружины домашняя академия Шимони — албанец Марко, иконник Николай и венецианец Джулиано — окончательно перебралась в монастырь. Неожиданно всем нашлась масса дел. Сидя за длинным липовым столом, не только в огромных количествах истребляли жаркое с подливами и монастырскими закусками — мочеными яблоками, соленьями, ягодами, запивая их шимаханским вином, разбавленным теплой водой и медами — крепкое вино мастер Дионисий не пил — но и рисовали на специальной доске мелом будущие монастырские стены и башни.
Оказалось, что воинская стать мастера Дионисия соответствовала и его воинской мудрости — бывал он и в Литве, и на Востоке, сидел в долгих осадах, знал грецкое, римское строение крепостей и военных лагерей.
Мастер Джулиано, исколесивший всю Европу, Средиземноморье, воспаляясь, вспоминал битвы и крепости, которые он брал, сбрасывал с себя одежду, показывал шрамы, часто переходя с греческого на итальянский.
Обычно молчаливый албанец также разговорился, но ему было труднее. Он хуже всех знал греческий, и Джулиано приходилось переводить его на плохой русский, зато по-турецки говорил совсем свободно.
Дионисий, отобрав у Шимони десять послушников, лазил вокруг монастыря и все измерял, записывал и чертил на бумаге. Послушники с шестами ходили за Дионисием, как живой складной метр.
На полу трапезной по результатам чертежей слепили из глины рельеф волжского холма, на котором стоит монастырь, и все участники трапез, все бывалые воины представляли, как бы они штурмовали и защищали холм. Воинские страсти разгорелись до того, что, оседлав коней, Шимоня выезжал с вооруженной братией на поле перед монастырем и устраивал ратные учения. Воинов разбивали на группы, они окружали монастырь, пешая же братия на деревянных стенах готовилась отразить их атаки. Причем мастер Джулиано и мастер Дионисий строили всадников и по-фряжски, и по-гречески, и «свиньей» по-тевтонски, и россыпью по-татарски. Более всего хваля фряжский рыцарский конный бой, тем не менее все считали более эффективными татарские конные атаки и лавы. Рубили мечом и лозу, и глиняные чучела. Удар у мастера Дионисия был крепкий, но и остальные не уступали. Джулиано с интересом смотрел и трогал мокрую ссеченную глину, русская привычка срубать голову одним ударом его удивляла.
Затеяли и состязание по стрельбе из лука. Монахи с удовольствием предавались ратной потехе, многие из них были в прошлом воинами и охотно обучали воинскому искусству послушников, не бывавших по малолетству в битвах. Приезжие москвичи радовали насельников, отвлекая братию от скучной постной жизни. С мастером Дионисием им было просто, он умел говорить с каждым запросто, как будто был не зрелым прославленным мастером, а только что вышедшим в мир мальчиком — смотрел просто, ясно, говорил, не задумываясь, то, что думал.
Старому отцу Еремею, когда-то раненному в ногу татарской стрелой, отчего правая нога его усохла, Дионисий выстругал особый костыль с выкованным албанцем Марко особым приспособлением для сгибания колена. Еремей, до этого сидевший сиднем в своей келье, стал ковылять по монастырскому двору.
Внес с собою в обитель Дионисий общую радость, шум, ощущение простора. Только один схимомонах Паисий, старец желчный, ядовитый, всех обличавший, упрекавший даже самого Шимоню за светское житье, был недоволен Дионисием.
— Мирской человек. Образа приехал писать, а не постится, аки князь горд и все больше воинскими игрищами занимается, а не своим ремеслом.
Тщательно обмерив все выпуклости монастырского холма, мастер Дионисий велел ставить новые каменные стены и стрельницы далеко впереди прежних деревянных. Стены и башни расположил так, чтобы хорошо с них простреливалось межбашенное пространство. Велел строить не из кирпича, а из местного белого камня, слоистого сероватого плитняка. Для крепости велел известь хорошую заготовить, а в основание валуны свозить со всей округи. Под его руководством послушники окопали весь монастырь траншеями будущих фундаментов. Отныне ни один богомолец не имел права явиться в монастырь без камня, а конный — без воза с валунами. Так стали очищаться от камней окрестные поля.
Долго запершись, Дионисий все что-то измерял циркулем и, наконец, вынес выструганные из дерева стрельницы и стены. Их установили на глиняной модели, все в размер — ориентиром служила деревянная модель собора и трапезной.
— Стройка сия лет на десять. И строить ее не менее тысячи смердам. Дело большое.
Мастер Джулиано особенно восторгался захабами с железными решетками у ворот. Осаждающие, если им удалось бы сломать ворота, ворвавшись, попадали в специальный каменный мешок, где их истребляли бы с галереи.
— Все хорошо, да вот только донжона нет, негде защитникам в самой
