— Да пошел ты! Мне плевать, что я не главный. Мы никого не бросим.
Это говорил Грейвс. Надо же, он может быть таким — злым, решительным. Рычание вот-вот прорвется сквозь слова. Он знает, о чем говорит, и не потерпит возражений.
Я осознала, что у меня открыт рот. Вкус такой, словно там что-то сдохло. Я сжала губы и попыталась пошевелиться. Тусклый свет, проникавший сквозь щелочки, стал ярче.
— Ой-ой-ой! Кого ты хочешь насмешить? Дампир еще подумает, что ты тут командуешь.
Шорох. Меня перевернули на бок. Я тихо застонала, как от кошмарного сна. Ничего себе…
— Давай прямо сейчас и выясним, — тихо сказал Грейвс. Рычание перешло в глухое потрескивание.
Боже…
Мысль была четкой и ясной, от этого стало еще легче. Внутрь пробралась маленькая частичка тепла. Медальон оттягивал шею. Глубоко во мне все ныло и зудело, как едва затянувшиеся раны. Но вместе с мыслью пришло осознание собственного бытия. Я есть, я существую. Я Дрю.
А это Грейвс.
Внезапно на меня обрушилась жизнь, цвета и звуки. Я открыла глаза. Оказалось, что меня поддерживает Дибс — весь бледный, он огромными испуганными глазами смотрит в центр импровизированной арены, образованной стоящими и сидящими по кругу вервольфами. Некоторые даже лежали прямо на земле. Масляно-белый, почти светящийся туман заполнял собой пространство между деревьями. Неуверенно перекликались птицы. Пахло утренней зарей — если вы хоть раз выходили на улицу, когда встает солнце, то поймете, о чем я: первые лучи только-только прорываются из-за горизонта, в воздухе появляется металлический привкус, и все жаждут хорошей дозы кофеина.
В середине арены стояли Грейвс и черноволосый парень. На волосах у Грейвса сверкали капельки воды. Туман был такой плотный, что казалось, нас заключили в шар, а весь остальной мир перестал существовать.
У моих ног лежал Спиннинг. На лице у него засох огромный кровоподтек. Одежда изодрана, тело покрыто запекшейся или еще свежей кровью — черной, вампирской и алой, человеческой. Он был весь изжелта-белый, часто и поверхностно дышал, бока ходили туда-сюда.
Грейвс подался вперед. Тот, другой парень — стройный, черноволосый, с короткой стрижкой и с большими, горящими яростью глазами — отшатнулся назад, словно его ударили. Между ними, как дымка над асфальтом в жаркий день, стояло невидимое напряжение.
— Не советую сейчас со мной связываться. — Грейвс говорил медленно и четко, тщательно артикулируя каждое слово — у него начала трансформироваться челюсть. Однако командный голос не потерял своей звучности. Противник отшатнулся еще дальше, едва устояв на ногах, вжав голову в плечи.
— Мы все погибнем, — заскулил он. Всю его наглость как рукой сняло. — Ты к этому не готов.
— Я не готов?! Да пошел ты! — огрызнулся Грейвс. — Я с рождения готов, ты, лох печальный! Валяй, проверяй, если неймется. Только зря потратим время. Если попадемся, умрешь, как все. Так что заткни фонтан и не вякай.
Повисла тишина. Напряженная, как мгновения, когда ты уже шагнул с вышки, но еще не коснулся воды. Прислонившись к Дибсу, я посмотрела на Спиннинга: глаза полуприкрыты, в щелочках между веками поблескивают белки. Ни радужки, ни зрачков не видно.
Что-то не так. Мир стал как будто плоским, двухмерным. Я запрокинула голову назад, пытаясь услышать и ощутить хоть что-нибудь своим «шестым чувством», тем «даром», доставшимся мне от бабушки. Попыталась разжать мысленный кулак, чтобы маленькие незаметные пальчики смогли пощупать мир вокруг.
Пульс зашкаливал, сердце подпрыгнуло до горла. Ничего не получается.
Перестань. Ты просто устала. Одному богу известно, как я измотана. Но я была словно слепая. Я никогда не осознавала, насколько мой «дар» поддерживал каждую мою мысль, закипая, вспениваясь и открывая суть вещей.
Он исчез. И я ослепла. Как же тошно теперь.
Я поняла, что могу встать на ноги. Дибс еще держал меня. Я ощущала его горячее тело. От него пахло не как от волка — холодной шерстью и опасностью, — а как от обычного парня.
Это и означает быть нормальным? Я снова задрожала. Деревья вокруг будто мертвые. Туман плоский. Грейвс и все остальные тоже…
Нет, стойте. Грейвс как раз нормальный. С лихорадочным румянцем на щеках он смотрел на того парня горящими зелеными глазами. В полуазиатском лице сейчас было больше ястребиного, чем человеческого. Ну, а в остальном — обычный парень, только неопрятный: плащ замызган грязью, волосы всклокочены. Его противник опустил глаза, и тут мне в грудь словно ударило что-то горячее. Грейвс не отрывал от него взгляда, пока тот не присел на землю, будто взгляд зеленых глаз давил непосильным грузом.
Мне казалось, что передо мной кадры из фильма, который я смотрела поздно ночью в том странном мотельчике на окраине крошечного городка Завалла в Техасе. По спутниковому каналу шла передача из серии «Жизнь животных» про волчьи стаи. Там объяснялось, как более слабый самец может сдаться или уступить более сильному, чтобы не быть убитым. Потасовки с рычанием и визгом — это в порядке вещей, но убивать всех, кто стремится забраться выше по иерархической лестнице, неразумно с точки зрения эволюции.
Я моргнула. В уголках глаз скопилась грязь. Грейвс и в самом деле был будто единственной трехмерной фигурой на поляне. Даже с растрепанными волосами и в грязном плаще он выглядел… не знаю… Цельным. Вселяющим уверенность. Словно он тот последний кусочек головоломки, который скрепляет собой весь мир.
Я осторожно вдохнула, боясь снова почуять запах дыма, поднимавшегося с земли, или опасности, витавшей в воздухе. Но вокруг не пахло ничем. Как будто мир отмыли, и он перестал быть реальным.
Но в груди ощущалось тепло. Это успокаивало.
— Так, — наконец, сказал Грейвс, — кто-нибудь еще желает меня позлить? Еще кто-нибудь выступает за демократию? — Я громко сглотнула, но никто не обратил внимания. Выпрямившись, Грейвс медленно обходил круг, оглядывая всех по очереди. — Мы стая.
Закончив обход, он остановился перед противником. Где-нибудь в другом месте это смотрелось бы дико, но здесь, в затянутых туманом лесах, казалось нормальным. Ну, если не нормальным, то естественным. Было ощущение, что Грейвс здесь свой, весь в грязи и ожогах, с горящими глазами и в натянутом на окрепших плечах плаще. В нем говорила сущность лупгару, сотворившая все эти перевоплощения с худым забитым мальчиком-готом, который совсем недавно прятался по углам обычной школы.
Он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
— Мы стая. Мы никого не бросаем. Нас всех когда-то бросали, но мы никогда не поступим так же. Может быть, кто-то не понял?
Бежали секунды. Напряжение спало, но Грейвс наклонил голову. Несколько ребят выпрямились, а черноволосый противник Грейвса удивленно вздрогнул.
— Ты слышишь? — прошептал Дибс. Или он такой горячий, или у меня кожа ледяная. — Вертолеты. Опять.
