мини пожара, но ведь мы и сами можем справиться.
– Ты хочешь, чтобы я убирал гарь? Мыл сковородку?
– Конечно, ведь делать мы это будем голыми, – кусаю его губу, еложу по стояку, который еще немного и брюки его прорвет.
– Так чего же мы ждем! – ставит он меня на ноги, а я оправляю длинную кофту. – Тимур! Посмотри телек, мы пойдем смотреть, что ты там натворил.
Он пожимает плечами, уплетая уже третий кекс и смотря боевик.
– Уборщица придет?
– Мы сами справимся, – бурчит Володя, уже подталкивая меня к двери, а я напоследок спрашиваю Тимура.
– Помочь хочешь?
Володя закашливается, смотря на меня волком, у которого из зубов вырывают кусок мяса. Но, как я и думала, Тимур мотает головой, и мы выходим из квартиры, которую закрываем на ключ. А как только щелкает замок другой, Володя больно и отчаянно толкает меня к стене, буквально вгрызаясь в губы.
– Володя, а уборка? – шепчу я, шумно дыша, пока он стягивает с меня кофту, впивается в соски сквозь ткань лифчика.
– О, я только за. Мне как раз нужно кое-что отполировать, – поднимает он меня на руки, вынуждая обхватить бока ногами. – И лучше всего языком.
Глава 47. Полина
Он несет меня так, как будто я ничего не вешу. Рядом с ним я пушинка. Невесомая, воздушная. Сейчас рядом с ним мне ничего не страшно. А еще я никогда не знаю, чего от него ждать. Вот даже в мелочах.
Мы в его спальне, где можем заняться любовью на огромной, удобной кровати, а он несет меня к панорамному окну, за которым скорее всего раскинулся весь вечерний город.
Скорее всего.
Ведь я не вижу. Я спиной к толстому стеклу прижата и между ног что-то столь же твердое в меня вжимается.
Я на поцелуй яростный отвечаю, жадно смакую каждое мгновение. Кайфуя от контраста между прохладным стеклом и горячим, мужским телом.
И это он еще одет, что срочно нужно исправить. Мне срочно нужно его обнаженное тело. Я пальцами пуговицы энергично расстегиваю, открываю для себя это совершенство форм, пока Володя задницу мою мнет. А спереди членом елозит сквозь три слоя ткани. Имитирует то, что ждет нас в очень скором времени. И я уже не понимаю, зачем нам вообще одежда, которая только мешает испытать все то, что мы к друг другу чувствуем.
– Полина. Детка, какая же ты горячая, какая сладкая. Ты просто не представляешь, что мне хочется с тобой сделать за неделю воздержания.
– Ну так сделай, – берусь я за его ремень в нетерпении, а Володя уже полоску трусиков в сторону оттягивает, пальцами влаги нежной касается, а я шумно выдыхаю, когда он пальцем меня растягивает, словно на вкус пробуя. – Сделай, сделай.
Только вот я, кажется, сама не понимаю, о чем прошу. Умело держа меня на весу, Володя требует, жадно жаля меня губами в шею.
– Тогда быстрей снимай с меня штаны, сучка.
Сейчас даже это грязное словечко кажется мне уместным, возбуждает, будоражит тем, что я действительно рядом с ним становлюсь совершенно непохожей на себя. Нет больше правильной Полины. Есть развратная девка, которая очень хочет в себя вместо пальца кое-что покрупнее. И я облизываю кадык Володи, наслаждаюсь его низким стоном, пока мои пальцы проворно избавляют любимого от остатков лишнего. Брюки, боксеры теперь болтаются на щиколотках, а я еще сильнее придавлена к стеклу, температура которого слилась с моей. Более того, стала казаться еще выше.
И теперь я окружена пламенем, центр которого заполняет меня медленно и туго. Володя. Он проникает в лоно, не церемонясь, до самого конца. И раньше мне было больно, а теперь даже кажется, что все происходит слишком медленно.
И я ногтями вцепляюсь в его плечи, слепо нахожу губы и подстраиваюсь под жесткий темп грубых толчков, таких необходимых, таких влажных и громких в тишине наших стонов. Сейчас мы единое целое. Карандаш и бумага, которые рисуют идеальный объект. И он словно сваю в меня вбивает, набирая все более бешеный темп. А я земля мягкая, принимаю его, чувствуя в себе его силу, энергию. Его мужское начало. Черт, какая же хорошая поза, как глубоко он входит, не на мгновение не сбавляя темп, продолжает толкаться снизу, держать задницу, на которой ткань трусиков трещит под напором его пальцев. Я схожу с ума от того, что чувствую, от того, как правильно его член скользит во мне, дает возможность ощутить каждую выпуклую венку, его горячую стальную плоть. Она как фабричный станок, которому требуется выполнить норму, не намерена останавливаться, пока не достигнет кульминации.
Но внезапно мне становится холодно. Володя лишает меня себя, переводит дух. Я словно чего-то важного лишаюсь. Хочу протестовать, но не успеваю даже пикнуть. Уже прижата грудью к стеклу. Но не плотно. Ровно на столько, чтобы любимые, грубые пальцы спустили чашечки лифчика, тут же мягко смяв плоть. И вот я сама трусь задницей о влажную головку, которая раздвигает набухшие от трения половые губы. Мгновение, стон и вот член одним точным толчком заполняет меня до основания. Я кричу, запрокидывая голову, ощущая каждый миллиметр его каменной плоти. Мне кажется, что с каждой фрикцией влагалище распирает сильнее, а ощущения становится запредельными,
Меня и саму распирает от эмоций, от того, как мы двигаемся в унисон. От того, что его губы целуют мою шею, а волосы застилают глаза, обостряя остальные четыре чувства.
Обоняние. Ведь нос буквально заполняет запах наших разгоряченных тел.
Тактильное. Ведь нет ничего важнее, чем ощущать на себе его руки в момент столкновений тел.
Слух. Ведь я слышу, как тяжело Володя дышит, как ругается, проникая в меня особенно сильно.
И вкус. Я до сих пор на языке чувствую вкус его кожи, которую целовала.
Толчок! Сильнее! Еще, еще. Меня уносит, голова кружится от той скорости, на которую он вышел, и кажется, что мы несемся на самую высоту, все выше и выше, чтобы вместе шагнуть в эту пропасть экстаза.
– Во-ло-дя, я, кажется, господи, кажется….
Он все понимает правильно, толкает меня в нужном направлении, прикусывая кожу шеи, и сжимает пальцами соски.
– Давай, давай, малыш, – и сам стонет утробно, близок к финалу. – Кончай, кончай вместе со мной.
И стоит ему это сказать, как все тело натягивается струной, мышцы влагалища сжимаются, пытаясь выдавить из себя член, но он только сильнее в меня входит, глубже, чтобы до отказа заполнить матку своим семенем.
Я срываюсь в пропасть вместе с ним, слышу его глубокий, бархатный
