Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
диагноза: шизоаффективное расстройство биполярного типа и идиопатическая периферическая невропатия. Не было никакого упоминания о фибромиалгии, сложном ПТСР, вегетососудистой дистонии, синдроме постуральной ортостатической тахикардии, хронической болезни Лайма или о любом из иных диагнозов, которые мне ставили за прошедшие годы.
Возможность открытия чего-то нового волновала меня, и я со всем пылом предвкушала эту поездку. К тому времени, как произошла моя встреча с доктором Дж. из программы лечения дистонических расстройств, я ходила с тростью, чтобы помочь себе справиться с утомляемостью и головокружением, и молилась о какой-нибудь практичной новой информации. Я хотела услышать новое заявление о моей болезни. Вот оно, сообщалось бы в нем, то, что лежало в основе ваших несчастий все последние пять лет. И все же болезни, как и география шизофрений, вряд ли настолько просты. Утром во вторник доктор Дж. наконец обследовал меня. Он задавал вопросы. Он ощупывал, и смотрел, и выписывал направления на анализы. Мы с мужем уехали домой, как выразился К., с чувством осторожного оптимизма.
Я получила многословный отчет, адресованный моим лечащим врачам, несколько недель спустя. Доктор Дж. упоминал моего LLMD, пренебрежительно называя его «якобы специалистом по болезни Лайма»; он еще у себя в кабинете недвусмысленно рекомендовал мне больше не искать лечения от хронической болезни Лайма. В его отчете каждое необычное открытие предварялось словами «как ни удивительно»: «как ни удивительно, у нее присутствует умеренный нистагм», «как ни удивительно, у нее усилен глабеллярный рефлекс» и «как ни удивительно, проба Ромберга[48] слабо положительна вправо».
«Миссис Ван интересно рассказывает о себе, – писал он далее и завершал отчет словами: – Приятно было познакомиться с миссис Ван… Я дам распоряжения о переписке с вами по поводу ведения этой пациентки, но буду рад видеть ее в будущем, если возникнет необходимость».
«Надежда, – написала я в своем дневнике, – это проклятие и дар».
Все результаты анализов и тестов оказались отрицательными. Меня поздравляли с этой новостью, но я искала утешения у тех, кто понимал, что отрицательные результаты анализов означали отсутствие ответов, означали снижение интереса доктора Дж. к моему случаю, а следовательно, к моему страданию, означали, что передо мной не открылся никакой новый путь к лечению и на горизонте не было никакого просвета возможного исцеления. С тех самых пор я живу с ежемесячными приступами лихорадки и ежедневной усталостью, а также с целым комплексом других симптомов, с которыми меня направили – подумать только – к кардиологу. Между прочим, сейчас, в 2018 году, я здоровее, чем была в 2016-м, а в том году была здоровее, чем все четыре предшествовавших ему года. И это, кажется, на что-то указывает – но на что, я не знаю. Все, что я могу делать, – это ждать спонтанной ремиссии.
Я принимаю галоперидол и сероквель, два мощных антипсихотика, которые являются то ли внешними химическими добавками, то ли важнейшими лекарствами, которые поддерживают меня в стабильном состоянии. Я не готова экспериментировать, чтобы проверить, который из них действует. Галоперидол теперь принимают редко, так же как MAOI (ингибиторы моноаминоксидазы) – существенно менее популярные антидепрессанты, чем SSRI (селективные ингибиторы обратного захвата серотонина). Одна подруга по «поколению Х» сказала мне, что теперь у миллениалов «модно» ругать более новый препарат сероквель, что, как по мне, звучит странно. Я время от времени ощущаю умеренный психоз, но не считаю возможным когда-нибудь полностью освободиться от шизофрений. Они пробыли со мной слишком долго, думается мне, чтобы оказаться бесследно стертыми, в отличие от сравнительно недавних болезней, которые ощущаются как часть ошибочного нарратива и заставляют меня гадать, «больной» скольких разных типов я могу быть.
За стеной
Однажды зимним утром я тасовала колоду гадальных карт с закрытыми глазами. Вдруг я осознала, что, вопреки тьме, продолжаю видеть все, что происходит передо мной. Все подробности облика моих рук, с движениями каждого пальца, с каждым подергиванием каждой узкой фаланги, виделись мне совершенно четко. Я видела карты, хоть и недостаточно четко, чтобы полностью их различить, но они в общих чертах показывали мне свои размытые разноцветные лики. Я решила продолжить проверку этой способности с помощью цветных карандашей, с зажмуренными глазами выбирая их наудачу из пенала. «Карандашный тест» показал, что я также могу «видеть» цвета, не поднимая век, – неидеально, но достаточно хорошо, чтобы уловить, на светлый цвет я «смотрю» или на темный; а ярко-розовый я назвала сразу.
Ведение дневника и рисование гадальных карт с начала того года, когда я боролась с психозом и силилась придать миру связность, стало обыденной частью моей жизни. Я обнаружила, что карты, Таро и гадальные, создают достойную основу, на которую можно подвесить раздробленное существование. Колоды Таро бывают разными, варьируясь в зависимости от вкусов художника, но, как правило, сохраняют структуру из 72 листов. В них входят старшие арканы, состоящие из 22 архетипов, от Шута до Мира, и младшие арканы – 4 набора по 14 карт в каждом (Жезлы, Пентакли, Мечи, Кубки), от тузов до королей. Гадальные карты предлагают большее разнообразие; их содержание и тема полностью зависят от создателя. Колода, которой я в основном пользовалась в ту зиму, имела иллюстрации, выполненные акварелью: на одной было написано «Переопредели границы», на другой – «Высшее Я». Карта, которую я вытаскивала из колоды, служила двоякой цели: предсказать, какую форму может принять данный день, и обозначить мне задачу, благодаря которой я смогу понять события дня. И в тот день в 2013 году мое зрение обрело черты умения, которое отдельные люди назвали бы ясновидением.
Но день шел своим чередом, и странная способность покидала меня постепенно. Словно тяжелый плотный занавес опускался до тех пор, пока я, снова закрыв глаза, не обнаружила под веками одну лишь тьму. Теперь, закрывая глаза, я вижу только обычную темноту.
Поначалу я рассказала об этом только К., потом одной-двум из своих ближайших подруг. Пошутила, что в ряду прочих сверхспособностей умение видеть с закрытыми глазами то, что находится прямо передо мной, выглядит довольно жалко. С таким шоу на гастроли не поедешь. И это мое «видение без зрения» проявилось снова только однажды, 29 сентября 2014 года, когда психоза у меня не было; я опять осознала, что могу видеть мир с закрытыми глазами. Снова проверила себя на цветных карандашах и обнаружила точность отгадывания. Попросила совета у новой подруги-мистика, и она рекомендовала мне в это время обдумывать все, что казалось неясным.
Вот моя ассоциация.
За время болезни я пережила уникальный эпизод ясновидения. В течение нескольких дней я могла видеть предметы
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
