В первую секунду Пейшенс испугалась, что зашла слишком далеко. В глазах Вейна промелькнул странный огонек, его лицо на мгновение приобрело такое непонятное выражение, что у Пейшенс перехватило дыхание. Но потом он немного расслабился. Во всяком случае, то страшное — предгрозовое — напряжение, казалось, исчезло.
Вейн глубоко вздохнул и с изящнейшей грацией хищника приблизился к Пейшенс, а та тем временем пыталась понять, какая из его ипостасей — хищника или завоевателя — сильнее действует на нее.
— Значит, тебе понравилось? — Вейн взял ее за подбородок, его пальцы были холодными и уверенными. Он улыбнулся, но улыбка так и не коснулась его глаз. — А ты не думала о том, что, выйдя за меня замуж, ты будешь получать это удовольствие каждый день до конца жизни? Готов поклясться, что у тебя не будет недостатка в этих утехах, если ты станешь моей женой.
Только отчаяние давало ей силы сохранять внешнее спокойствие, хотя на самом деле ей хотелось рыдать. Однако выбора не было: нужно оттолкнуть его от себя. Не хватит слов, чтобы объяснить этому гордому потомку клана отважных воинов, что ему не под силу дать ей то единственное, без чего она не может стать его женой.
Попытка оставаться веселой истощила ее.
— Полагаю, — сказала она, заставив себя посмотреть ему в глаза и придав лицу решительное выражение, — будет приятно пережить это еще раз, но я все равно не понимаю, почему ради этого надо выходить за тебя замуж. — В его глазах вспыхнул яркий огонь. Собравшись с силами, Пейшенс ослепительно улыбнулась: — Было бы замечательно стать твоей любовницей на несколько недель.
Никакие ее слова, никакие ее действия не ранили Вейна больнее, чем это предложение. Вернее, не отталкивали сильнее. Для него, человека благородного происхождения с консервативными представлениями о чести, предложение стать его любовницей, вместо того чтобы быть его женой, было сокрушительным ударом. По его гордости, по его самолюбию.
Пейшенс так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладонь. Она заставила себя посмотреть на него в ожидании ответа. И призвала на помощь всю свою храбрость, когда увидела в его лице презрение. И приказала себе гордо вскинуть голову, когда его губы пренебрежительно изогнулись.
— Я прошу тебя стать моей женой… ты же хочешь стать шлюхой.
В его словах было отвращение, горечь и еще что-то. Что — она не поняла.
Вейн долго смотрел на нее, а потом с таким видом, будто ничего не произошло, отвесил ей элегантный поклон:
— Молю принять мои извинения за любые неудобства, которые, вероятно, принесло вам мое предложение. — Только, ледяной тон выдавал бурлившие в нем чувства. — Так как говорить больше не о чем, я желаю вам спокойной ночи.
Еще раз грациозно поклонившись, Вейн направился к двери и, даже не оглянувшись, вышел.
Пейшенс долго не двигалась с места и смотрела на дверь, не решаясь о чем-либо думать. Внезапно ей стало холодно, и она поежилась. Обхватив себя руками, она неторопливо обошла зимний сад.
Она с трудом сдерживала слезы. Хотя с чего ей плакать? Она сделала то, что должно. Все только к лучшему, упорно повторяла она себе. Оцепенение, охватившее ее, со временем пройдет.
А то, что ей больше никогда не испытать того серебристо-золотого восторга, радости от того, что даришь свою любовь, не имеет значения.
Вейн уже пересек почти половину соседнего графства, когда пришел в себя. Серые уверенной рысью бежали по залитой лунным светом дороге, легко преодолевая одну милю за другой и постепенно приближаясь к Бедфорду, когда на него, как на святого Павла, снизошло озарение.
Возможно, мисс Пейшенс Деббингтон не лгала, но она и не сказала всей правды!
Ругаясь на чем свет стоит, он перевел лошадей на шаг и задумался, впервые после того, как покинул зимний сад.
Оставив Пейшенс, он опрометью выбежал из дома. Беспокойно ходил взад-вперед вдоль живой изгороди и чертыхался. Однако от этого легче ему не стало. Впервые в жизни ему пришлось столкнуться с подобным: Пейшенс нанесла удар в очень ранимые места, о существовании которых он и не подозревал. И при этом даже не прикоснулась к нему! Не в силах справиться с кипящими в нем эмоциями, Вейн решил, что стратегическое отступление — это единственная возможность сохранить хотя бы часть завоеваний.
Он отправился к Минни. Зная, что у нее чуткий сон, поскребся в дверь и услышал тихое «Войдите!». Темноту разрушало пятно лунного света. Минни собралась зажечь свечу, но он остановил ее, так как не хотел, чтобы она по лицу догадалась о его состоянии. И тем более по глазам. Она выслушала его: он сказал, что вспомнил о срочной встрече в Лондоне, и заверил, что обязательно вернется назад, чтобы разобраться с Фантомом и вором. Через несколько дней. После того как решит, что делать с ее племянницей, которая не желает выходить за него замуж, — эти слова едва не сорвались у него с языка.
Минни, да благословит Господь ее доброе сердце, естественно, отпустила его. И он уехал сразу же, разбудив Мастерса, чтобы тот запер за ним дверь, и, конечно, Дагтана, который в настоящий момент сидел позади него.
И вот сейчас, в темной ночи, при холодном свете луны, под стук копыт, взрывавший давящее на уши безмолвие, — сейчас к нему вернулась способность рассуждать здраво.
Что-то тут не сходится. Вейн твердо верил в то, что дважды два — четыре, В случае же с Пейшенс получалось пятьдесят три.
Как, спрашивал он себя, женщина, дама благородных кровей и строгого воспитания, могла валяться с ним на сеновале, и это после того, как с первой же минуты их знакомства заподозрила его в развращении ее брата?
Что же побудило ее на столь рискованный шаг?
Будь на ее месте другая, ответить можно было бы — глупость. Но Пейшенс не из таких. Ей хватило отваги, непоколебимой решимости пресечь все его попытки защитить ее брата.
А потом хватило смелости извиниться.
Она никогда прежде не была в интимных отношениях с мужчиной, даже никогда не целовалась по-настоящему. Она стойко хранила свою девственность и отдалась только ему.
В двадцать шесть лет.
И она надеется, что он поверит…
Чертыхнувшись, Вейн натянул вожжи. Лошади замедлили бег, и он начал разворачивать кабриолет, приготовившись к неизбежным комментариям Даггана. Но напряженное молчание грума было гораздо красноречивее слов.
Пробормотав еще одно ругательство — насчет собственного темперамента и женщины, которая по непонятной причине подтолкнула его к необдуманным действиям, — Вейн пустил лошадей шагом в сторону Беллами-Холла.
Всматриваясь в ночной пейзаж, Вейн анализировал все, что Пейшенс говорила в зимнем саду и до того рокового свидания. Вспомнив каждое слово, он ощутил желание схватить ее, перекинуть через колено и отшлепать, потом хорошенько потрясти и заняться с ней любовью. Как она посмела выставить себя в таком свете?!
Вейн поклялся себе в том, что доберется до сути. Без сомнения, за всем этим что-то кроется. Пейшенс мыслит здраво, она разумна, даже слишком разумна для женщины. Ей чужды женские интриги, жеманство. Конечно же, есть какая-то причина, и Пейшенс сделала все, чтобы он ее не понял. Почему-то для нее это очень важно.
