Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
— Эжен у нас богатый помещик, — ядовито разглагольствовал подвыпивший Рыкалов. — Землю будет грызть, но мужикам свободы не даст!
— Отчего же, я не против свободы, — то ли всерьез, то ли шутя произнес Шувалов.
— Что ж вы до сих пор мужиков не отпустили? — ехидно спросил кто-то из офицеров.
— Я бы отпустил, да какой им прок в свободе без земли? — резонно возразил Евгений. — Нужен соответствующий императорский указ. А так отпускать, значит только развращать мужика. Куда он пойдет без земли? В кабак? В город, на фабрику, слепнуть у печей и наживать чахотку за ткацким станом? Или наймется приказчиком к богатому купцу, если повезет? А кто же тогда будет землю пахать, кто будет вас кормить, господа, если все крестьяне разбредутся по фабрикам да по лавкам?
— Он правильно говорит! — крикнул кто-то из офицеров. — Нужны реформы, без них в свободе смысла нет!
— Да от кого же реформ-то нам ждать? — хитро прищурил глаз Рыкалов. — От Аракчеева, что ли? Или от Благословенного? Раз уж он после войны крестьян не отпустил, то теперь и подавно не решится. Или, может быть, сидеть сложа руки и дожидаться нового царя?
— Константин, говорят, реформ не любит… — вставил кто-то.
— А кто из монархов их любит? — продолжал гнуть свою линию подполковник. — Только революция может что-то изменить. Такая, как во Франции.
— С отрезанием голов? — тихо спросил седоусый отставной майор, хозяин квартиры, набивая трубку табаком. — С публичным эшафотом для императора и императрицы?
— Нет, у нас такая публичность не пройдет, — покачал головой Рыкалов и со злой усмешкой добавил: — Я бы их тихо в подвале петропавловском расстрелял. Всех Романовых. Всех до единого! А уж после бы объявил народу о новом, республиканском правлении. И ввел бы конституцию, на манер американской.
После этих слов в комнате повисла тишина. Евгений смотрел на своего боевого товарища и не узнавал его. «Какая такая обида и на кого гложет душу Рыкалова? — думал он. — Ведь ему всегда везло, в отличие от меня. Ни пуля, ни сабля его не брала. Прошел войну без единой царапины. Сделал блестящую для дворянина из бедного, захудалого рода военную карьеру. Чего ему еще? К чему тут приплетена американская конституция?»
— Ты, брат, совсем, как я погляжу, якобинцем заделался, — нарушил он тягостное молчание. — Жаждешь крови…
— Без крови дело не обойдется, Шувалов, так и знай, — мрачно ответил подполковник. — Будет у нас заваруха почище французской, если не дождемся реформ и отмены крепостного права. Так что не надейся отсидеться в своем медвежьем углу. Не получится…
— Разве я когда-нибудь отсиживался в углу?! — возмутился граф. Желваки нервно задвигались на его скулах. — Ты меня с кем-то путаешь, Рыкалов.
— Ну да, ты же всегда и во всем был первым в полку, — насмешливо бросил подполковник.
— А ты всегда и во всем мне завидовал! — неожиданно выпалил граф, перекрывая удивленные возгласы присутствующих. — Моему происхождению, моему богатству, тому, что я могу в любой момент оставить военную службу, а ты не можешь! Зависть рано или поздно превращается в ненависть, и вся эта черная гниль сейчас бурлит и клокочет в тебе и готова выплеснуться наружу! До чего же ты докатился, Андрей, — произнес он, понизив голос. — Готов уничтожить всю императорскую семью, в том числе детей и женщин…
— Заткнись! — вне себя заорал Рыкалов. — А не то я…
Он вскочил с кресла, взгляд его сделался свирепым. Шувалов тоже поднялся. Он был готов принять вызов на дуэль от старого товарища.
— Господа, господа! — неожиданно протиснулся между ними седоусый майор. Широко расставив руки, он отодвинул противников друг от друга. — Никак «Вдова Клико» ударила вам обоим в голову? Эта мерзавка дурманит почище пунша!
Но те продолжали сверлить друг друга взглядами так, словно шпаги уже были скрещены.
— Ну? — бесстрастно спросил Евгений подполковника. — Что же ты молчишь?
— Иди к черту… — Рыкалов сделал неловкий жест и отвернулся.
— Благодарю вас за гостеприимство, — вполне искренне сказал граф отставному майору. — Но, увы, должен откланяться… Прощайте, господа! — обратился он к остальным офицерам. — Был рад провести вечер в вашей компании.
Однако офицеры молчали, шокированные малодушным отступлением своего командира. Вызов на дуэль, который был так очевиден, странным образом не состоялся… «Подполковник Рыкалов струсил!» — наверняка пронеслось в каждой буйной и не очень трезвой голове. Шувалов покинул собрание в гробовой тишине.
А ровно через три года, в январе тысяча восемьсот двадцать шестого, он был арестован в своем московском доме у Яузских ворот, в присутствии матери Прасковьи Игнатьевны. Пожилая графиня, выбежав вслед за сыном на крыльцо, успела выкрикнуть поверх голов конвойных только один вопрос. Евгений уже поставил ногу на ступеньку тюремной кареты, когда услышал ее отчаянный голос:
— Неужели ты был заодно с этими негодяями?
— Никогда! — выкрикнул он из глубины кареты, и тяжелая дверь с железной решеткой захлопнулась.
Свой арест Евгений считал нелепым недоразумением. Он, конечно, слышал о тайных обществах еще до декабрьских событий, но не воспринимал их всерьез, как не воспринял бы всерьез сборища спиритов или скопцов. В правление Благословенного пышным цветом расцвели сектантство, оккультизм, масонство и прочие ереси, но также пустило ростки и свободомыслие, не присущее прежде русскому дворянству. Все тайное было противно натуре Шувалова, однако некоторые свои мнения о мздоимстве чиновников всех мастей, об освобождении крестьян, о конституции он часто высказывал вслух, не думая о последствиях. И мысли его вполне совпадали с чаяниями тех, кто вышел 14 декабря на Сенатскую площадь. Он был против цареубийства, но и среди мятежников случались противники кровопролития. Поэтому хоть он и сказал матери «Никогда!», тем не менее чувствовал свою сопричастность к последним событиям.
Дорога до Петербурга показалась ему на этот раз нескончаемо длинной. Чего он только не передумал за эти тягостные дни! Перебрал в голове всех приятелей, с которыми встречался нарочно или случайно, все разговоры, которые велись вокруг тайных обществ, и не нашел в своем прошлом ничего, за что его можно было вот так запросто затолкать в тюремную карету, унизить и опозорить. При этом в его памяти ни разу не всплыла неудачная вечеринка, устроенная подполковником Рыкаловым. Этот неприятный эпизод был словно вытравлен оттуда сильнодействующей кислотой.
Только на третий день по прибытии в Петербург его вызвали на допрос. Казематы Петропавловской крепости и Алексеевский равелин были переполнены бунтовщиками, поэтому Шувалова поместили в один из подвалов Зимнего дворца, в сырую камеру без окон.
Следственная комиссия заседала в одной из зал дворца. Она редко собиралась в полном составе, потому что великий князь Михаил Павлович частенько пренебрегал своими обязанностями, а военный министр Татищев сильно хворал той зимой. Также по разным причинам в тот день отсутствовали еще три члена Комитета по четырнадцатому декабря: начальник штаба генерал Дибич, петербургский градоначальник князь Голенищев-Кутузов и бывший обер-прокурор Синода князь Александр Голицын. Шувалова допрашивали генерал-адъютанты Бенкендорф, Чернышев, Левашов, Потапов и флигель-адъютант полковник Адлерберг. Евгений был знаком только с Бенкендорфом, но именно тот во время допроса не проронил ни слова. Граф не мог знать, что накануне Александр Христофорович не на шутку сцепился с Чернышевым во время допроса князя Сергея Волконского, с которым Бенкендорф когда-то первым вошел в погорелую Москву, только что оставленную французами. Волконский все эти годы был близким другом Бенкендорфа, и, хорошо зная это, Чернышев во время его допроса особенно усердствовал и все время пытался оскорбить князя. Провокация была рассчитана на то, что Бенкендорф в конце концов не выдержит и начнет защищать бунтовщика. Шла откровенная борьба за власть, борьба за влияние на нового государя. Будучи в фаворе при Благословенном, Чернышев не желал терять своих позиций, оттого и лез из кожи вон. Александр Христофорович, сидевший рядом, дважды клал ему на руку свою ладонь, чтобы как-то утихомирить старого приятеля по Парижу, и оба раза тихо произносил: «Это не корректный вопрос». На третий раз Чернышев не выдержал и, отбросив его руку, гневно прошипел Бенкендорфу в лицо: «Вы мешаете следствию!» Оставшись наедине, они дали себе волю. «Ты мстишь Сержу, потому что он когда-то высмеивал твои парижские подвиги! Подло и низко сводить личные счеты в такой момент!» — негодовал Бенкендорф. Надо сказать, что армейские офицеры презирали Чернышева за шпионство и часто издевались над ним. «Не сходи с ума, Алекс, — усмехался в нафабренные усы Чернышев. — После четырнадцатого для меня больше нет личных счетов и нет друзей. Все эти мерзавцы должны быть четвертованы!»
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
