по памяти.
Оказалось, что вблизи ферма выглядит не столь живописно, а скажем так… более приземлёно. Побелка заметно облупилась, кирпичи местами вывалились, некоторые окна составлены из осколков стекла. Полощущиеся на ветру дырявые подштанники и неистребимый запах хлева добавили красок в это полотно…
… и это странным образом примирило меня с действительностью.
«— Россия, конечно, отстаёт от Европы, — мелькнуло у меня, — но чёрт подери, не на века! Догоним… есть ведь шанс, чёрт подери! Есть…»
В городе пришлось слезть с велосипеда и идти пешком, ведя железного коня под уздцы и слышать то и дело нелестные комментарии в свой адрес. Не огрызаюсь, ибо… да сам дурак, чего уж!
Народу стало ещё больше, и тут я с велосипедом. В итоге, пока дошёл до гостиницы, морально устал так, будто совместно с бухгалтерией закрывал налоговый год.
В голове… всякое, но всё больше желание помыться, поесть, да завалиться спать!
Некстати вспомнилось, что у меня на сегодня запланировано несколько встреч, вечерняя тренировка и две консультации — одна сугубо политическая, а другая — по организации букинистического и антикварного бизнеса. И право слово… не знаю, какая из них важнее!
— … Алексей Юрьевич? — услышал я, — Именем…
… и дуло «Нагана», ставшее внезапно огромным. Успеваю поднять на дыбки велосипед…
… выстрел…
… и будто кнутом по рёбрам, да с оттяжкой!
— С-сука… — выдыхаю с ненавистью, и, раз уж всё равно не жить, бросаю велосипед в ненавистную харю с тонкими щегольскими усиками, вкладывая все силы в последнее перед смертью движение!
Грязное колесо с силой врезалось в массивный подбородок с ямочкой, кровавя его и запрокидывая назад. А велосипед, отскочив от офицерской физиономии, стукнулся задним колесом о брусчатку, о мою голень…
… и снова влетел в моего убийцу, опрокидывая его навзничь и запутывая ноги. В сторону полетела фуражка, покатившись по асфальту, отлетел на несколько метров наган, и набриолиненая голова стукнулась о брусчатку.
Выдернув нож из ременных ножен, делаю шаг вперёд…
… мешает велосипед, который держит убийца, выставив перед собой как щит. Подшаг влево… бью по локтю жёстким носком полуботинка…
… и сзади меня хватают какие-то люди в военной форме!
Рычу, выворачиваясь изо всех сил, бью ступней назад, попадая, куда и целил — в пах! Отшатывается с проклятьем… а я, вывернув руку второму военному и уже собираясь ударить его в висок…
… как замечаю британскую военную форму.
А потом осознаю, что я — жив, и умирать, чёрт дери, не собираюсь! Бок болит так, будто к нему приложили раскалённый прут, но почти не кровит, и кажется, я ещё поживу!
Ну а британцы…
— Прошу прощения, сержант, — скачущим голосом говорю я, отпуская его руку, — сгоряча принял вас за сообщников этого ублюдка.
Плюю всем накопившимся в окровавленное лицо с усиками и замечаю, с невольно вылезшей на лицо кривой усмешкой, что кажется, ямочка на подбородке у моего несостоявшегося убийцы стала заметно больше!
— Ефрейтор… — останавливаюсь у болезненно кривящегося немолодого мужчины в британской военной форме, стоящего в неловкой раскоряке, — приношу свои извинения. Вот…
Сую ему в руки серебряный портсигар.
— … возьмите на память о сегодняшнем дне и не держите зла!
— Благодарю… сэр, — после короткой паузы ответил тот, забирая портсигар, и бросив взгляд на золотую отделку, шутит осторожно:
— Теперь точно не буду!
Толпа тем временем, будто по отмашке невидимого режиссёра, отмерла, разом загомонив, заволновавшись, и вытолкнула из своих глубин помятого жандарма, непонимающе крутящего головой.
— Месье, я… — начал было жандарм, обращаясь ко мне.
— Вы должны арестовать убийцу и допросить свидетелей, — устало перебиваю его, — а я тем временем поднимусь к себе в номер и вызову врача. Понадоблюсь, спросите обо мне у портье!
Не дожидаясь ответа, иду к дверям отеля, и народ не то что расступается — шарахается от меня! А, нож… Прячу его в ножны и на ходу снимаю пиджак, непроизвольно морщась при неловких движениях.
— Я уже вызвал врача, месье! — кланяется из-за стойки бледный портье. Повернувшись, киваю благодарно и успеваю заметить, как возле моего несостоявшегося убийцу окружают жандармы.
Портье не лукавил, врач прибыл всего через несколько минут, я всего-то и успел, что сходить в уборную по-маленькому, да кое-как умыться, изрядно забрызгавшись сам и забрызгав выложенный плиткой пол.
В дверь постучали, когда я, выдернув зубами пробку, наливал себе бренди, позвякивая горлышком бутылки о стакан.
— Входите, — крикнул я, не прерывая своего занятия, но готовый, если вдруг что, с силой швырнуть бутылку в голову сообщнику убийцы, и схватив пистолет, лежащий на буфете, дорого продать свою жизнь.
Но нет, врач оказался совершенно обыкновенным немолодым мужчиной — с пузиком, мешками под глазами, закрашенной по моде этого времени сединой в волосах и уверенными, властными движениями хорошего профессионала, знающего себе цену. С ним — такая же немолодая, основательная и я бы даже сказал — монументальная дама, статями и физиономией напомнившая мне незабвенную фрекен Бок.
— Здравствуйте, месье, — коротко поздоровался он, ставя саквояж на стул и сходу оценивая моё состояния. Фрекен Бок, изобразив книксен, промолчала, стоя чуть позади шефа.
Видя, что вот прямо сейчас я умирать не собираюсь, медик немного расслабился и зашарил глазами по номеру.
— Вот та дверь ведёт в ванную комнату, — подсказал я.
— Благодарю, месье…
— Пыжов.
— Благодарю, месье Пыжов, — на удивление чисто произнёс мою фамилию медик.
Пару минут спустя я сидел перед ними с голым торсом, и знаете…
… всё оказалось не так уж и страшно! Пуля прочертила борозду по рёбрам справа, ближе к соску, зацепив заодно бицепс правой руки.
Борозды эта кровят и уже опухли, выглядя довольно противненько… или брутально, это уж кому как. Но мышцы, собственно, не задеты, что уже радует…
— … повернитесь… — командует врач, и я послушно поворачиваюсь, — Так-с… запишите…
Торопливый топот женских каблучков по коридору…
— Алекс… — Валери бросилась передо мной на колени.
— … ты жив? Жив, слава Богу! — вторит ей Анна, целуя меня, — Живой, живой… живой… Слава Богу!
— … обещай, что никогда… — сквозь слёзы требует Валери, а я…
… да чёрт! Я никогда с таким не сталкивался! Весь мой жизненный опыт спасовал перед двумя эмоциональными француженками…
Девушки обнимали, целовали меня, что-то требовали от меня и от месье Кольбера разом, взирающего на это с видом Будды, привычного решительно ко всему. Физиономия фрекен Бок сделалась кислой, но впрочем, ненадолго, и вскоре она вернула на щекастое лицо профессионально-любезную гримасу.
С некоторым трудом я убедил девушек, что не просто жив, но и в общем-то здоров, и ничто…
— Сфотографировать! — перебила меня Анна, вскакивая на ноги
