он. – Бин сказала, у тебя для меня важная новость?
– Ромилли не беременна, – говорю я и вижу, как его физиономия последовательно приобретает шесть разных оттенков.
– Как?.. Как ты… – Он сглатывает. – Подожди. – Он проверяет телефон и морщится. – Она и ноты забыла. Я мигом.
Я с нетерпением жду, пока он вернется, сядет и бросит на заднее сиденье две изящные нотные папки.
– Я не понимаю, Эффи, – ошеломленно говорит он. – Откуда тебе известно о… Какого черта ты вообще…
– Я видела тебя в ванной через люк, – быстро говорю я, стараясь внести ясность. – Ты нашел положительный тест. Но это был тест не Ромилли, а Бин.
– Что? – в шоке произносит он. – Бин?
– Понимаю. Так что это совсем другая история. Но суть в том, что ты все неправильно истолковал. Это ребенок не Ромилли. Это не твой ребенок. А это означает, что… – Я не могу закончить предложение, потому что мне хочется сказать: «Ты свободен».
Какое-то время мы оба молчим. Потом до меня доходит, что у Гаса трясутся плечи. У него мокрое лицо.
– Гас! – в ужасе говорю я.
– Я был таким идиотом. – Он подносит к лицу кулаки. – Таким законченным идиотом… Я плыл по течению в отношениях, которых по-настоящему не хотел, потому что… Я не знаю, что это. Инерция. Прокрастинация. Отрицание.
– Тогда все отлично! – ободряюще говорю я. – Теперь ты знаешь, что чувствуешь, и можешь что-то предпринять!
– Да. Слава богу. Я все еще не могу поверить. – Кажется, он до сих пор не оправился от потрясения. – Эффи, ну и ночка у меня была, скажу я тебе…
– Могу себе представить. – Я криво усмехаюсь.
– Нет, погоди. Погоди. – Он с трудом подбирает слова. – Погоди. А вдруг это был тест не Бин? Вдруг Ромилли тоже каким-то образом беременна? Вдруг они обе?
Я чувствую его панику. Перед ним маячила свобода. Это был момент самоосознания. А вдруг железные ворота захлопнутся перед самым его носом?
– Выясним? – предлагаю я. – Позвонишь ей?
– Ладно. – И Гас без промедления набирает Ромилли. – Привет, – говорит он. – Да, в машине. Слушай, я тут подумал. Ты беременна?
Сидя рядом, я скептически шиплю. Я-то думала, он подойдет к вопросу с большим тактом. Из динамика слышен поток слов, и вдруг лицо Гаса становится умиротворенным. Такой вид бывает у ребенка, которого отпустили поиграть.
– Верно! – говорит он, глядя на меня. – Все ясно. Значит, нет.
Я энергично бью кулаком в воздух, издавая беззвучный вопль, и делаю «дай пять!», а Гас вдруг обнимает меня, все еще прижимая к уху телефон.
– Да так, – говорит он. – Вдруг пришла такая странная мысль. Но хорошо, что ты так уверена.
Он отстраняется от меня, поднимает большие пальцы вверх и молча изображает победный танец. Я подхватываю, копируя его экстатические движения, и мы оба ликуем в радостном облегчении. Все это время Ромилли говорит, и только теперь Гас возобновляет разговор:
– Знаю, что нет, но я говорю об этом сейчас. Нет, это не странный способ сделать предложение. – Он делает испуганное лицо, и я отвечаю таким же заполошным взглядом. – Да… возможно, нам действительно нужно поговорить. Да, я нашел нотные папки, – терпеливо добавляет он. – Да, я уже в пути.
Наконец он кладет телефон и выдыхает. Вид у него опустошенный.
– Чудом пронесло, – говорит он. – Второй раз так не подфартит. Какой же я дурак.
– Давай доставим скрипки и поставим точку. Я составлю тебе компанию.
Заодно прослежу за тем, чтобы тебе не запудрили мозги, добавляю я про себя.
– Да. С этим пора заканчивать. – Гас запускает двигатель. – У меня такое чувство, точно я очнулся от кошмара, – добавляет он, когда мы медленно едем по траве. – Я как та лягушка в кастрюле с водой. Температура повышается, а она не замечает, потому что это происходит постепенно. – Он сворачивает на главную деревенскую дорогу и хмурит брови. – А спроси ты меня, когда что-то пошло не так, я не отвечу. Просыпаешься и понимаешь, что вот ты был счастлив, а теперь уже нет. И винишь себя. И рассуждаешь. Уходишь с головой в работу и думаешь, что все должно наладиться. Это безумие.
– А Ромилли была счастлива? – с любопытством спрашиваю я. – Она счастлива?
– Не могу сказать, – честно говорит Гас, и я невольно смеюсь, отчасти от огорчения.
– Гас, а ты не думаешь, что должен бы это знать?
– Пожалуй. – Он задумывается. – Я могу сказать, когда она довольна. Но счастье – это что-то другое. У нее уйма энергии, и какое-то время это держало нас на плаву. Это как белое каление. Ослепляет. Бодрит. Но потом… – Он качает головой. – Тяжелый она человек.
– А ты любил ее?
– Любил ли я ее? – Судя по голосу, Гас сбит с толку, и другого ответа мне не нужно. Он сигналит, выезжает на главную дорогу и хмурится. – Парень сзади помигал мне. У нас что, дверь неплотно закрыта?
– Не думаю. – Я кручусь на сиденье и оглядываю салон. – Тогда ведь на приборной панели высветился бы значок, разве нет?
– Странно. – Гас щурится в зеркало заднего вида. – Он все еще мигает. И что-то пытается сказать.
– И те люди нам машут, – говорю я, указывая на проезжающую машину. – В чем дело? У нас течь? Может, остановимся?
– Мы выезжаем на дорогу с разделительной полосой, – с озадаченным видом произносит Гас. – Увижу карман и припаркуюсь. Только этого не хватало, – вздыхает он. – И без того, наверное, жутко опаздываем.
– Гас, ты делаешь Ромилли огромное одолжение, – напоминаю я. – Если немного опоздаем, что ж, очень жаль. В любом случае это не важно.
Но когда мы выезжаем на дорогу с разделительной полосой, компания в машине на соседней полосе разом оживляется и принимается активно жестикулировать. Я отстегиваю ремень, перелезаю на заднее сиденье и высовываюсь в окно. Компания в универсале напряженно следит за нами.
– Что? – кричу я, и заднее окно машины приопускается.
– На крыше! – долетает до меня бестелесный крик. – Скрипки!
Мгновение я не могу пошевелиться. Скрипки? Скрипки?
– Гас, – снова усаживаясь, говорю я дрожащим голосом, – а ты, случайно, не оставил скрипки на крыше машины?
– Что? – подскакивает он. – Черт. Нет! Я… Черт! Да как так-то?
– Ты был в отключке, – напоминаю я.
– Да не мог я… Твою ж мать! – Он ошарашенно смотрит на меня. – Нет!
– Поэтому все нам машут!
– О господи. – Он молчит, потом поворачивает голову. – Ладно, Эффи, живо. Их нужно достать.
– Что сделать?
– Просто залезь на крышу и сними их, – почти нетерпеливо говорит он. – Всего-навсего.
Всего-навсего?
– Сам лезь на крышу и снимай! – огрызаюсь я, с вызовом глядя на него. Затем с большой неохотой снова высовываюсь из окна, подтягиваюсь, держась за облицовку, и
