крае в те два первых месяца войны с Германией, которые Кирилл Афанасьевич провел под арестом.
При назначении командующим седьмой армии Мерецкова, конечно, посвятили в сложившуюся обстановку, которая, в сущности, сделалась уже критической для Советского Союза, потерявшего за эти пару месяцев огромные территории, но никаких подробностей того, как войска дошли до столь бедственного положения, никто не излагал. Наоборот, отовсюду шикали, особенно Мехлис с Булганиным, чтобы даже и спрашивать об этом не смел. Ходило много слухов, причем, самых неприятных. Опять, конечно, все просчеты пытались списать на предателей и шпионов.
Однако, Кирилл Афанасьевич быстро составил собственное мнение о качестве командования и снабжения на примере той самой седьмой армии, куда его спешно кинул Сталин затыкать дыру, образовавшуюся в обороне Карелии из-за неуклюжих действий генерала Гореленко, который только и делал, что отступал, доотступавшись до самого Петрозаводска. Хорошо еще, что полного разгрома армии удалось избежать. Этот факт и спас Гореленко от ареста, он отделался понижением в должности всего на одну ступень. В то время, как самого Мерецкова за последнее время понизили довольно сильно. Сначала поперли с должности начальника Генштаба, потом из заместителей Наркома обороны, потом арестовали, а после освобождения из тюрьмы назначили командовать разбитой, в сущности, армией, вместо того, чтобы, хотя бы, дать должность командующего фронтом. Ведь было руководство виновато перед ним. Но, просто сказали, что, мол, ошибка вышла. Никто даже не извинился. Наоборот, теперь не доверяли и проверяли каждый шаг, как будто мало для него оказалось мучений, перенесенных в тюрьме ни за что, ни про что.
И как же повезло, что вовремя на помощь пришел вот этот самый Гиперборейский полк! Мерецков ни секунды не пожалел, что приехал на позиции. Наоборот, он пребывал в отличном расположении духа. Ведь этот полк, в отличие от воинских частей седьмой армии, оказался полностью укомплектованным личным составом и прекрасно вооруженным. С собственной мощной артиллерией и даже с новейшими шагающими танками из гранита. И, самое главное, этот полк уверенно побеждал врагов, гнал их обратно на запад. И, конечно, такую завидную боеспособность полка генерал просто не имел права не использовать для обороны столицы Карело-Финской ССР. А потому Мерецков внимательно слушал не только данные разведки и сведения по общему положению на фронтах воюющей страны, но и прислушивался к предлагаемым планам. И не только оборонительным, а и наступательным.
А эти военные люди знали, что говорили. Все их предложения казались Мерецкову очень обоснованными и правильными. Сидя напротив странного цветного экрана на удивительно удобном гранитном стуле-кресле в комнате из гранита и опираясь локтями на полированный гранитный стол, Кирилл Афанасьевич все более отчетливо чувствовал правоту в словах всех этих командиров с секретного полигона. Они все выступали перед ним друг за другом. И генерал не перебивал их, а лишь внимательно прислушивался к их видению обстановки. С каждой минутой у Кирилла Афанасьевича появлялось странное чувство, что все здесь настроены к нему очень доброжелательно. И доброту излучают не только люди, но и сами стены этого необычного помещения из гранита.
Чай очень долго не несли. Наконец-то дверь открылась, и следом за Людмилой вошла статная моложавая женщина в крестьянской одежде с простым, но миловидным лицом. Она поставила серебряный поднос со стаканом в серебряном подстаканнике и с пряниками в хрустальной вазочке прямо перед Мерецковым и сказала:
— Угощайтесь на здоровье, товарищ генерал!
Глава 23
Когда крестьянка подавала чай, Люда стояла в стороне, возле большого окна, и Мерецков не мог не залюбоваться ее красотой. Но, глядя на тонкую талию девушки, генерал вдруг заметил такую странную вещь, что непроизвольно дернул рукой, когда-то раненой еще на гражданской войне, пролив чай на идеальную поверхность гранитного стола. То, что он увидел, плохо укладывалось в сознании. Золотистый луч солнца, падающий из окна, проходил сквозь Людмилу насквозь, не создавая тени. Словно бы девушка эта была привидением.
Люда, похоже, поняла, что Мерецков заметил эту ее странность. Но, ничуть не смутившись, она сама взглянула ему прямо в глаза своими лучистыми глазищами, в которых переливались серебристые искорки, быстро превращаясь в странный поток серебряного сияния, от которого генералу уже невозможно было оторвать взгляд. И вместе с этим потоком света на Мерецкова снизошло Понимание. Он мгновенно осознал ситуацию совсем по-иному, такой, как она есть. Поняв суть происходящего, Кирилл Афанасьевич произнес:
— Ах, вот оно что! Да вы все тут сговорились! Это же самый настоящий заговор! Мало того, что вы сами прибыли сюда из будущего, так еще и спелись с Живым Камнем и с его Хозяйкой! Вступили в контакт с древней инопланетной разумной жизнью и молчите. Никогда бы не подумал, что подобное возможно. Но, это же все меняет!
Неожиданно он улыбнулся и попросил:
— А можно и мне тоже присоединиться к вашему дружному коллективу?
— Вы точно этого хотите, Кирилл Афанасьевич? — на всякий случай спросила Люда. Ей и так уже все было ясно, но, как Хранительница с огромным стажем, она все-таки следовала древнему протоколу Подключения. Ведь сознательный выбор человека был для нее очень важен.
— Совершенно точно, — кивнул Мерецков, уже продумывая план стратегической наступательной операции с использованием боевых каменных великанов.
— Ну, тогда добро пожаловать в наш мир Живого Камня, в Новую Гиперборею! — сказала Люда.
После чего она решительно пошла к нему, а генерал поднялся из кресла ей навстречу. И девушка обняла Мерецкова, прильнув к нему всем своим полупрозрачным телом и войдя прямо в него своей необычной энергетической голограммой, отчего вся фигура генерала засветилась золотистым сиянием.
* * *
Михаил Синельников еле успел на встречу с Мерецковым. Ведь, закончив бой за Святозеро, Михаилу пришлось вести каменных бойцов обратно к Красной Пряже, чтобы поставить их на подзарядку возле скал рядом с аркой портала. Именно там, где располагались арки проходов, Живой Камень создавал активную зону, замещая своей структурой обыкновенный камень. Расширяя ее, он закреплял собственные якоря в разных местах времени и пространства.
И подобных якорей Живого Камня в мире сорок первого года имелось пока всего два. Первый находился на дороге, в нескольких километрах от разгромленного концлагеря, а второй — в склоне высоты 168,5. Других таких якорных переходов пока не создали. Не было еще накоплено достаточно энергии в Живом Камне Новой Гипербореи. И вдруг Синельников почувствовал, что энергетический уровень сразу подпрыгнул. Одновременно с этим событием, ему пришло мысленное сообщение, что произошло нечто важное, а потому нужно поспешить. Едва поставив своих каменных
