Женька с Нелькой молча улыбались.
Никто не захотел разубеждать бабу Нину, рассказывая о реальном положении дел у счастливой Викуси.
Посмотрели на теленочка, на умилительных новорожденных козляток, играющих друг с другом как в мультике. Они выглядели совершенно игрушечными, бодались, топали ножками, спотыкались, догоняли друг дружку.
Сана отвела бабу Нину в сторонку – решать деловые вопросы.
– Неля у нас останется пока. Вы ей привозите и молоко, и творог, и сметану.
– А зелень с огорода? Не надо? На салатик?
– И зелень с огорода…
Нина все старательно записывала.
– Куда возить-то? К Геннадию или к тебе? – уточнила она.
– Я позвоню. Решим. Мне в Москву надо в ближайшие дни. Дела утрясать.
– Разводиться-жениться? – проницательно усмехнулась Нина.
– Разводиться прежде всего. Остальное приложится.
– Приложится только хорошее, не сомневайся. Я уж сколько лет всех в округе знаю. И кто что любит, и сколько ест, и сколько пьет, и кто скупердяй, а кто щедрый. Вы с Геннадием – один в один друг для дружки. Вы добрые, простые, они такие же. Заживете душа в душу, вспомнишь меня.
– Я тогда позвоню, куда все привозить. Мне бы лучше, чтобы они не одни были. Им у Гены с дедушкой будет веселей.
– У деда пусть остаются, – подошел к ним Геныч, – всем веселей. А я в Москву с тобой. Нечего тебе там одной.
– Там Петя, – уточнила Птича.
– Петя – это хорошо. А Гена – гораздо лучше, – веско произнес Геныч.
И кто бы спорил!
На обратном пути они остановились у речки. Всем хотелось искупаться.
– Мы ж купальники не взяли, – расстроилась было Сана.
Но Нелька скинула платье и побежала в воду – настоящая Артемида-охотница. Ни следов беременности, ни живота, ни растяжек. Грудка маленькая. Хороша!
Сана вспомнила о своих жутких синяках, расстроилась и решила просто посидеть на берегу с Викусей.
– Идите поплавайте, я с ребенком побуду, – велела она парням.
Женьку уговаривать не пришлось. Он мгновенно разделся и резво сиганул с тарзанки.
Геныч остался сидеть рядом с Птичей.
– Пойдем сплаваем, – попросил он сочувственно. – Все ж все знают. Женька вон все записал. Видел по многу раз. Нелька тогда тебя от дома забирала. И я… Ну что, из-за этого гада Славика себя радостей лишать?
– И купальника нет, – пожаловалась Птича.
– Это кого-то волнует? Посмотри на Нельку…
– Ладно… Уговорил… А смешно, как Нина их папой-мамой определила. На папу, говорит, дочка похожа.
– Ведь и правда похожа. Я посмотрел. Глаза, улыбка. Бывают чудеса на свете…
– Вот бы он на Нельку запал. Она хорошая. Правильная. Но одной невозможно. Уж очень тяжко. Я вот на несколько дней одна осталась и поняла: о себе не подумаешь. Тебя не остается. Только ребенок – и о ребенке. Не с кем слова сказать… Страх непонятный как вдруг подступит…
– Не торопи события, Мухина. Не сглазь… По-моему, уже запал. Вон, посмотри, как плещутся, настоящие дельфины! Радуйся тому, что сейчас. Вот смотри: мы есть, все здоровые, живые. Лето.
И еще долго будет лето. Все, кому надо, западут на тех, на кого надо. А не надо – значит не западут. Просто радуйся солнышку, тому, что уже есть.
И не спеши.
Капля камень точит
Габриэлла и не собиралась сдаваться. Еще чего! Ну, прокричал там имя этой дуры в экстазе… Ладно. Утремся до поры до времени. Главное – не сдаваться. Решила ковать железо? Куй! Оно куется! Оно вполне горячо. Раз уж основополагающее событие произошло… Главное, действовать по-умному.
О себе напоминать как о чем-то само собой разумеющемся теперь в его жизни.
Было дело?
Было!
Она приличная девушка, не из тех, кто всем дает по первому зову?
Приличная и не из тех!
Стало быть – дала по любви. По сильному влечению и увлечению. Потеряла голову рядом с любимым человеком. Ну, вечер вместе, вода, утки, романтика, все дела.
И теперь… она же не может позволить вот просто так плюнуть в свою любящую душу! Она за любовь поборется. Ведь любовь – это все! Любовь – это… Как ему вообще-то сказать? Стихами бы хорошо… Хорошо бы стихами, так, невзначай.
Вот так вот они встретятся… Она будет грустна… Молчалива… Не печальна, не угрюма – это нет… Но – не оживлена… И, взяв в руки бокал с белым вином, она внятно, как бы из глубины души, произнесет…
Что именно? Надо потрясающее найти. Такое сильное…
Габриэлла полезла в Интернет и набрала в поиске тему – «стихи о любви».
Ох, ёпрст! Ну, тут и стишищ! Тыщи!
Ну, много муры… Так – сопли в сиропе… Не поразишь. Надо ж такое, чтоб сердце дрогнуло – ах, и все!
Он же явно не готов к новым серьезным отношениям. Он ту все еще любит. Ну, привык к той. Но это не значит, что не отвыкнет. И не значит, что надо останавливаться на полпути.
Ничего. Любит – разлюбит. Главное, чтоб шел на контакт!
Думая свою серьезную экзистенциальную думу, Габриэлла шарила по стихотворным строчкам, отражающим чувство, благодаря которому можно очень хорошо, уютно обустроиться в этой неспокойной действительности.
Оп-па! Нашла! Сгодится… Лишь бы запомнить все это…
…И море, и Гомер – все движется любовью…[5]
Так вот это сказать… Так – весомо и задумчиво… И посмотреть… Серьезно-серьезно. Глаза в глаза.
И главное: там, в стихе этом непонятном, вроде даже о любви не сразу… А так… Вроде как печально… Красиво… А потом, под конец, – «все движется любовью»! И глянуть на него…
Услышит?
Может, и не сразу услышит. Но – эхо останется! Отзовется потом.
Главное, встретиться. То-се… Разговор… Повернуть на то, что та его, Мухина распрекрасная, вечно им недовольна. И категорически не хочет детей.
Ну, и любовь…
Да! Тут важно! Любовь – сначала… Стихи, приятные взгляды – это сначала. А про Мухину уже потом. А то он разозлится на женушку свою распрекрасную и стихи уже не воспримет.
Вот так.
А любовную сцену в постели воспримет на злости! Ого! Возжелает отомстить. Почувствует себя в своем праве.
Габриэлла потренировалась, почитала стихи перед зеркалом. Выучила первое четверостишие.
И решила – пора звонить. А то клиент простынет.
– Алло! Ну где ты, мой хороший? Что у тебя, душа моя? Я – знаешь – соскучилась…
