персонажей можно приравнять к самоубийству, если бы не маленький нюанс – гости приготовились к подобному сборищу.
Впереди идет тетя Маша. Идет спокойно, будто в магазин за хлебом. А за ней также неторопливо выступает Александр. Два охотника, которым полагается кормить таежных хищников, медленно приближаются к постаменту. Два охотника на оборотней… Два создания возмездия… Две Немезиды, только зрячие… На груди Александра перекрещены две ленты с охотничьими гранатами, желто-красные бока отражают огоньки костра и казалось, что на его груди горит одежда. Арбалет, из которого так метко вылетел медный болт, он кладет на землю. В правой руке зажата граната, а кольцо от неё беспечно крутится на указательном пальце другой руки. Так таксисты у вокзалов поигрывают ключами от машины, когда ждут пассажиров. Охотники идут в полном молчании. Раздается лишь треск костра, рычание застывших перевертней и стук десятков сердец.
Как же я рад их видеть!
Автоматчики не стали перекидываться и остаются стоять с оружием в руках. Интересно, а если они перекинутся, как смогут выстрелить?
Ведь пальцы на лапах становятся толще свиных сарделек и не пролезут в скобу… Автоматчики вместе со всеми смотрят на безумную пару, которая приближается к каменному постаменту. Приближается к лежащему Волчьему Пастырю… Александр увидел нас и ободряюще подмигивает.
Юля исподлобья смотрит на идущую тетю Машу, мнет в руках резиновую трубочку, оставшуюся от пипетки. Охотница спокойно подходит и вытаскивает из бокового кармана куртки пластиковый пакетик. За пленкой виднеется что-то белое, похожее на кусочки бумаги и какой-то желтый кружок.
– Сколько лет мы были с тобой в разлуке, сколько времени я провела без тебя… Прости, что не пришла раньше…
Я сначала думал, что охотница говорит Юле, но оказывается, что она обращается к лежащему телу. Радость не только у меня сменяется недоумением. На щеках Вячеслава натягивается кожа. Я молча смотрю, как охотница наклоняется к лицу лежащего Пастыря.
Граната в руках Александра не дает кинуться перевертням. Я понял, что чувствуют пассажиры в самолете, когда один из обычных людей распахивает на груди куртку и показывает моток проводов и обязательные часы, мерно отмеряющие время жизни. Присутствие смерти должно холодить кровь, но для меня это уже как-то привычно… обыденно, что ли? Столько раз безносая прогуливалась рядом, что я притерпелся к её постоянному присутствию.
– Лежишь, не встаешь? А между тем дочка подросла, кинулась тебя выручать. Эх, всё бы повернулось иначе, если бы ты поверил мне, а не своим подручным. Как же так получилось-то? – тетя Маша шлепает ладонью по руке могучего старика. – Вот же проклятые кровососы, ни живым от них покоя нет, ни усопшим.
На бледной руке старики, около большого пальца остается темное пятнышко. От хлопка перевертни вздрагивают. На лице же Александра не дергается ни один мускул. Он также крепко держит в руке смертельный плод. Такой же совсем недавно лишил жизни Федора с Мариной…
Я ничего не понимаю. Как это? Почему мы так торопились защитить дочь Александра от перевертней, которые жаждали воскресить своего предводителя? Вместо того чтобы подложить под огромного старика медную гранату, охотница беседует с ним, как будто повстречала родного человека. Фигня какая-то…
Степан кошачьим шагом приближается к Юле, и получилось так, что на одной стороне постамента стоят охотники, а с другой стороны грозно смотрят перевертни. Границей между ними служит каменный постамент с Волчьим пастырем. Александр спокойно смотрит на Степана и недовольно покачивает головой. Перевертень делает вид, что не замечает этого. Он что-то еле слышно шепчет Юле. Даже с моим обострившимся слухом я не могу разобрать слов, лишь вижу, шевеление губ беловолосого мужчины.
Тетя Маша пытается взглядом прожечь дыру в Степане, но он лишь хмыкает и отступает за спину Юли. Как верный советник короля – один из тех, кто на самом деле правит в королевстве. Остальные перевертни застывают истуканами. Они тоже поняли, что сейчас лучше не дергаться и ждать удобного случая.
– Лучше уйди, – шепчет Юля.
– Я не могу, – отвечает охотница. – Может, и нужно было уйти раньше, но сейчас не могу.
Охотница открывает пакетик и высыпает на грудь Волчьего Пастыря содержимое. Степан дергается к ней, но Александр поднимает выше гранату, и перевертень отступает. Это напоминает сцену из ужастика, где вампиры отступают перед крестом.
Белые лепестки рассыпаются как яблоневый цвет в середине мая. Однако, когда последний лепесток касается груди и желтый кружок мягко падает среди белеющих обрывков, именно в этот момент я начинаю верить в магию.
Именно в этот момент…
Когда листики тянутся к кружку, как скрепки к сильному магниту…
Когда каждый лепесточек втыкается в желтую точку и цветок ромашки взлетает над грудью лежащего Пастыря…
Когда ромашка начинает сиять белым светом, словно в каждом лепестке установлено по яркому диоду…
Когда в один миг цветок из белого становится черным…
Заветный цветок на груди притаился,
Насквозь пропитался души теплотой.
Пусть он расскажет, как я влюбился,
Пусть он споет про пропавший покой.
Почему этот стишок пришел ко мне на ум? Не знаю. Пришел и всё тут.
Черный цветок горизонтально поворачивается вокруг своей оси, словно лепестки пытаются увидеть окружающих его оборотней. Я невольно ловлю себя на мысли, что из сорока существ на этой поляне только двое являются людьми. Цветок завораживает, притягивает взгляд. Он медленно опускается на грудь Волчьего Пастыря и…
И ничего не происходит: лежащий старик не очнулся, граната в руках Александра не взорвалась, перевертни не бросились. Цветок опускается и замирает. Всё. А я ждал магии и волшебных превращений… Рядом со мной шумно выдыхает Вячеслав.
– Ха-ха-ха! – раздельно произносит Степан, его глаза не отрывались от охотников.
На спокойных лицах ничего не отражается. Совершенно никаких эмоций, словно всё так и задумывалось. Охотница поглаживает по руке лежащего Пастыря и идет в обход постамента.
Юля подвигается, когда тетя Маша проходит мимо неё и останавливается перед беловолосым улыбающимся мужчиной. Юля ещё раз кидает взгляд на резиновый кончик в своей руке и выбрасывает его в костер. Затем касается плеча охотницы. Несмело, так касаются одуванчика, чтобы не сбить белые пушинки.
– Зачем? – голос похож на шепот умирающего. – Мы же можем ещё набрать крови.
– Не все травы вы собрали. Без последнего цветка не сможет Егорий ожить. Я знаю, что вон ему, – тетя Маша кивает на подобравшегося Степана, – и не нужен живой Пастырь. Ничего бы у вас не получилось, и он убил бы тебя… дочка.
Последнее слово произнесено так тихо, что ветерок чуть не заглушил его шумом листвы. Но не заглушил и Юлия вздрагивает.
– Какая же я тебе
