Катрин понадобилось минут десять, чтобы высвободить руки. У нее вдруг родилось подозрение века (по степени ее проницательности и остроты комбинаторного мышления), и она на цыпочках пошла за его подтверждением или опровержением. Она ощупью, вдоль стены добралась до самого отдаленного угла гостиной, где тиканье часов, усиливавшееся по мере приближения к ним, плавно перешло в греческие куранты. Там она оглянулась, и ее взгляд упал на… Вот это сюрприз!.. Нет, это Макс должен увидеть сам. Катрин была довольна собой. В течение нескольких часов для нее сами по себе решились две экзистенциальные загадки: загадка поцелуя и загадка сна.
— Катрин, я должен тебе объяснить эту историю с фотографией, — прошептал Макс на каком-то отрезке утреннего времени.
Это было одно из тех утр, когда человек не испытывает никакой потребности знать, который час.
— Когда у тебя вылет? — спросила Катрин.
Это для нее было гораздо важнее.
— Сколько у тебя еще есть времени? Когда тебе нужно уходить? — спросил Макс.
Это для него было гораздо важнее.
— У меня сегодня день рождения, — ответила Катрин.
— Серьезно? — удивился Макс.
— Тридцать, — коротко ответила Катрин.
— Ну и дела! Это надо отпраздновать! — заявил Макс. — Чего ты желаешь?
— Тебя.
— Но может, лучше что-нибудь такое, чего у тебя еще нет?
Они лежали друг в друге, как два кружка лука. Он был внешним кружком, она внутренним.
— У меня большие проблемы с поцелуями… — сказал Макс.
— Ничего страшного, — ответила Катрин. — Поцелуи — это такая скука! Всегда одно и то же.
— Я вылетаю только после того, как ты уйдешь.
— А когда я уйду?
— Когда хочешь.
— Значит, никогда.
— Значит, я никуда не вылетаю.
— Ты хочешь сказать…
— Отпуск — это такая скука! Всегда одно и то же.
Внутренний кружок лука выпростался из внешнего, перевернулся и вновь приник к нему. Теперь они лежали изнанка к изнанке и не замечали, как проходят часы.
Когда люди влюбляются, они совершают самые немыслимые глупости. Например, пропускают свой авиарейс на Мальдивы и вместо этого покупают рождественскую елку.
Это было их первое совместное приобретение, и они радовались ему, как желанному первенцу, рожденному по ускоренной программе. Выбирал елку Курт — те, которые он помечал, отпадали сами по себе. Осталась одна, датская ель. Курт, впрочем, вернулся в свое привычное состояние — состояние стабильного полусна. И Катрин даже знала почему.
Это двадцать четвертое декабря опять, как и всегда, было странным днем. Люди, которые целый год почти не раскрывали рта, вдруг начинали смеяться. Те, кто молчал, вдруг желали кому-то «веселого Рождества». Те, у кого, казалось, вообще нет рук, пожимали чьи-то ладони. Те, у кого не было глаз, подмигивали другим. Те, у кого не было ушей, жадно впитывали «Last Christmas»,[26]льющееся из репродукторов первого попавшегося универмага. Те, кто никогда не выходил из дома, боясь уличной толкотни и вони, стояли с просветленными лицами посреди праздничной сутолоки супермаркетов и универмагов, выуживали из огромных витрин со специфическим запахом филе трески и любили своих близких, которые отвечали им тем же.
Дома Макс установил елку и набросал на нее мишуры. Катрин тем временем звонила по телефону. Это были очень важные, срочные, секретные звонки. Похоже, она что-то затевала. Потом они сели на оранжево-красный кожаный диван. Потом сползли с дивана на паркетный пол. Потом переместились в спальню. Никто никого не целовал. Никто даже не заикался про поцелуи. Макса это обстоятельство немного смущало. Такого беспоцелуйно-бессловесного конца у этой истории, к сожалению, быть просто не могло.
На после обеда были приглашены Шульмайстер-Хофмайстеры. Это стало сюрпризом для всех участников рождественской ассамблеи (кроме Курта). Катрин спонтанно решила раз и навсегда осчастливить своих родителей. Максу импонировала идея хотя бы теоретически побывать в роли зятя. Для пущей достоверности и убедительности он испек именинно-рождественский грушевый пирог и украсил его тридцатью свечами. Курт лежал под своим креслом и спал. Они взяли его за четыре ноги и отнесли под елку, где он и продолжил свой сон, усилив декоративный эффект праздничного убранства гостиной.
Родители Катрин прибыли ровно в три. Хуго Босса Младшего с ними на этот раз не было. По-видимому, у него не нашлось подходящего пиджака. В ноздрях Эрнестины Шульмайстер застряла кисло-сладкая улыбка, когда она милостиво приняла протянутую ей руку Макса.
— Это мой новый друг, — перевела Катрин.
Кислые тона мгновенно покинули ноздри фрау Шульмайстер, мешки под ее глазами затряслись, а дрогнувшие голосовые связки одобрительно пропели:
— Золотце!..
Фрау Шульмайстер, вероятно, подумала о предстоящей новогодней свадьбе и о пяти внуках, которых «новый друг» уже, можно считать, подписал в производство.
Рудольф Хофмайстер активировал свой самый приветливый взгляд типа «Так, а теперь мы, мужчины, можем спокойно поговорить о спортивных автомобилях», двинулся на Макса и принялся отбивать у него на плече незримую котлету.
— Я должен извиниться перед вами за поведение моей собаки… — произнес Макс на почти безупречном оксфордском английском с немецкими субтитрами. — Видите ли, обычно он спит. — В подтверждение своих слов он указал рукой на неподвижный моток проволоки под елкой.
Господин Хофмайстер на всякий случай прикрыл глаза рукой.
Пирог всем понравился.
— У груш очень… освежающий вкус, — сказала мать Катрин.
— По-моему, груши вообще не имеют никакого вкуса, — заметила Катрин.
— Грушевый пирог и не должен иметь вкус груш, у него должен быть вкус пирога. Кто хочет есть фрукты, пусть ест фрукты, для этого не нужно печь или покупать пирог, — поделился Макс своим взглядом на проблему.
Все присутствующие согласились с ним.
— Этот молодой человек знает, что говорит, — похвалил господин Хофмайстер.
Потом состоялось вручение подарков. Отцу пока пришлось довольствоваться ваучером на часы для охотников-зоофобов, материализация которого была назначена на первые числа января. Макс еще пока не был включен в программу. Мать получила ночную сорочку средней розовости.
— Золотце, у меня ведь уже целых две розовые ночные сорочки! — сказала фрау Шульмайстер в качестве сноски к своей профессионально инсценированной радости.
— Ночных сорочек не бывает слишком много, — заявил господин Хофмайстер.
Катрин получила в подарок от родителей полное театральное снаряжение, состоящее из театральной сумочки (обменять), театральных перчаток (оставить), театральной блузки (передарить), театрального платья (отнести в службу социальной помощи малоимущим гражданам), театральных туфель (обменять) и абонемента в театр «Йозефштадт» — самые дорогие места на десять лучших спектаклей в новом году.
