Лат поглядывал, криво улыбался и, похоже, улавливал мои ощущения.
Ребята оставили нас в гостиной, и пока мы с Оксаной болтали, шушукались, принесли еды из местной столовой. Один из пунктов студенческого питания не закрывался даже ночами.
Землянке называли его «суперстоловая 24 часа».
Мы с Оксаной быстро поели. Кажется, пиццу с расплавленным сыром, сладковатыми помидорками черри и овалами копченой колбаски. Запили крепким мятным чаем и разбрелись по своим комнатам. Ребята отправились в свое общежитие. Даже Вердис не остался у приятельницы.
Я не помню — прощался ли Лат или просто удалился восвояси. Детали вечера стерлись в тумане измотанности. Слишком много потратила энергии, аура только начала восстанавливаться.
Я даже не стала окатываться душем — разделась, упала в постель и закуталась в одеяло.
Прикрыла глаза и вдруг ощутила, как в тело вливается поток энергии. Это напоминало… Черт, точно! Ощущения, которые испытывала, когда Лат делился со мной силами. Та-ак! Разве такое возможно? Отдать часть ауры на расстоянии? Мы же с фетом сейчас в разных комнатах. Да что там? В разных концах Академии!
Я почувствовала странное смятение. Подобное, вероятно, испытывает женщина, что узнала о незапланированной беременности. Вроде новость очень даже приятная. Но как же все-таки волнительно выяснить, что предстоит девять месяцев растить внутри маленького человечка. Сдавать анализы, ходить на обследования, переживать
— как малыш развивается… И как еще потом пройдут роды… Все это впереди очень тревожит, но и радует женщину одновременно.
Я прокручивала в голове лекции Мастильны… Что-то подобное она говорила. Упоминала о том, что феты в очень редких, исключительных случаях, способны отдавать ауру и энергию даже на очень большом расстоянии. Вот только как, кому и при каких обстоятельствах?
Черт! А вот это уже очень и очень странно.
Я хорошо помнила ту самую лекцию: кто присутствовал, кто отсутствовал, в какой одежде пришла Мастильна, но ответы в голове всплывать не желали. Впервые со мной случилось подобное… Еще одна странность в копилку непонятного, всего, что касалось отношений с фетом. Меня словно каменная стена отгораживала от всего, что роднило нас с Латом. И всякий раз, когда нечто сближало нас, внутри немедленно образовывался протест, и даже память не желала слушаться, подсказывать нужные и полезные факты.
Подсознательные страхи и панические сомнения не способны настолько контролировать память. Очень похоже на какую-то магию. Но зачем потребовалось местной магии не позволять нам с фетом сблизиться?
Я надеялась на новую подсказку… Ухнула в сон — и получила ее. Вот только разгадать ее оказалось непросто. Как обычно ночные грезы шифровали послания подсознания так, что даже матерый разведчик, много лет проработавший на правительство, не смог бы сразу найти ключик.
— Феты — единственная раса междумирья, способная делиться собственной аурой. Подчеркиваю! Не только своей магией, частично энергетикой, а именно аурой!
— поставленным голосом вещала Мастильна, тыча экспонат — резинового фета — почему-то все время в центр лба. Наверное, открывала ему третий глаз или силилась прочистить чакру.
— Только не желайте бывшим мужьям тотальной импотенции, рекламного щита, надетого на шею или чего-то подобного. Поймите. Стройная популяция дураков должна уравновешивать популяцию хороших, порядочных, достойных и умных мужчин. Вот как вы отличите умного и заботливого от ленивого, глупого и придурковатого? Если нет ни единого примера последнего? — я даже вздрогнула, когда Мастильна начала вещать голосом Клементины. И обнаружила, что последняя фраза принадлежит уже не куртсе, а нашему ректору. Клементина внимательно разглядывала, изучала, словно впервые со мной познакомилась. Я же гадала, думала, прикидывала. Ну вот как уникальные способности фетов делиться аурой, а не только энергией связаны с популяцией дураков в междумирье? Нет, в целом и то, и то биология, но темы-то непохожи, да и лекторы разные.
***
Клементина тяжело и невесело вздохнула.
— Видишь ли, Эйлетта, такое желание накладывает и на тебя определенные обязательства. Ты уверена, что уже никогда не передумаешь? — медленно превращаясь в Василену Хвеленскую своим голосом вещала гролла.
— Мужчины, конечно, в хозяйстве сгодятся. Ну там перетащить что-то тяжелое. Убрать собственную тушку с дороги, чтобы больше не мешалась и под ногами не путалась. Убедиться, что женщина — самое прекрасное и невероятное творение природы, глядя на несовершенства мужского организма. Нет, у них есть на что полюбоваться. Всякие там мышцы, бицепсы и прочее… Но есть и места, откровенно неэстетичные…
— Сосиски и яйца! — восклицала Оксана. Но прежде чем я успела удостовериться в пошлости приятельницы, она материализовалась и тут же пустилась в пространные объяснения: — Если вовремя не снять с плиты посуду… будет не яичница — а настоящее пожарище, уже не сосиски — а розовая кашица.
Я силилась понять загадочную аналогию, но в голову, увы ничего не приходило. Хотя затем, уже много позже, стало ясно, что та прямо просилась. Буквально кричала о себе и напоминала.
Желание, сильное раздражение на мужчин, необходимость снять нечто вовремя… Но во сне крайне сложно анализировать. В особенности, если знакомые существа появляются друг за другом и говорят, на первый взгляд, сущую околесицу.
— Что ж… Если это и есть твой выбор… — перебивала приятельницу гролла, черты Оксаны сменялись ректорскими, а прическа мгновенно взмывала под потолок. Тут же опускалась ступенчатыми прядями, округлые, женственные формы Оксаны сменялись накаченными и подтянутыми. И Василена продолжала реплику, по-своему, но с обязательной язвительностью в сторону сильного пола междумирья.
— Надо сказать, что разбить себе голову для мужчины в этом конкретном случае вероятней, нежели разрушить преграду. Но уж если им это удастся…
— Постельное белье из дорогого шелка совсем не подходит для ночных утех, — вклинивалась на любимую тему Оксана. — Уж лучше хлопок, он менее скользкий. Боевики… Эм… они очень сильные… Зачем нам колесить по поверхности кровати? Мы же не маятники и не поезда…
В целом, я назвала бы сны эротическими, если бы не вставки Василены Хвеленской, рассказы Мастильны об ауре фетов, с тычками резинового экспоната под ребра, и строгие, деловитые предупреждения Клементины. Ректор говорила, что могу пожалеть и что колдовство обратить очень сложно…
… Утро началось традиционно. Если не считать обдумывания снов и странностей, которые там говорились. Я чувствовала, что там давались подсказки, эдакие дополнительные кусочки пазла, но сложить мозаику пока не получалось.
Не оставляла одна, неприятная мысль — как зуд напоминала о себе ежеминутно.
Я постоянно нечто упускала. И не просто так — по важной причине. Будто от меня нечто прятали. Стоило лишь приблизиться к разгадке, как ее моментально уносили подальше.
