Что здесь за сброд мужланов расшумелся… Ну что ж, я буду зрителем у них, При случае, быть может, и актером![36]
Появления Литтлджона в зале почти не заметили, поскольку развлечение уже началось. Кое у кого из завсегдатаев «Человека смертного» вошло в обычай каждый вечер подтрунивать над двумя старейшими жителями Столдена, когда те приходили в паб пропустить по кружке на сон грядущий. Детектив вошел в самый разгар потехи.
Тот древний старец, что слегка опередил Литтлджона, как раз обрушился на своего противника, немощного старика с длинной бородой, которого инспектор повстречал немного раньше тем же вечером.
– И кто тебе сказал, Бен Билз, будто мои кишки уже не так хороши? Ты это выдумал, чтобы меня очернить. Кишки у меня в полном порядке, и получше твоих, хотя я старше тебя на десять лет, – визгливо прошамкал он беззубым ртом сквозь пышную, как пена, белую бороду.
– Да я только сказал, что твоя Мэри говорила моей Джейн, будто кишки у тебя пошаливают.
– Задумал меня опозорить? Болтаешь у меня за спиной, Бен Билз. Ты просто завидуешь мне, вот и все.
– Нет же, Сэм. Вовсе нет.
Тот, что постарше, воинственно выставил вперед кудрявую пенную бороду, отчего она едва не коснулась грязно-белой бороды его противника. Старики неловко качнулись навстречу друг другу, словно собрались станцевать какую-то странную польку, танец двух слабоумных.
– Кто из нас двоих старше? – продребезжал Сэм Мидз.
– Ты, Сэм, ты, – неохотно пробормотал Бен.
– Тогда нечего спорить, – с торжеством прошипел победитель.
– Ну хватит, довольно, – пробурчал темноволосый верзила, который тихо выпивал в уголке. Для полного сходства с Долговязым Джоном Сильвером[37] ему недоставало только деревянной ноги да повязки на глазу.
В Столдене поговаривали, будто в ежевечерних молитвах к Создателю Бен Билз просил ускорить кончину своего соперника, Сэма Мидза. Бену сравнялось восемьдесят пять, а Сэму – девяносто четыре, но старый Билз давно чувствовал, что его противник цепляется за жизнь из чистого упрямства, из желания непременно обойти его, лишить чести именоваться старейшим жителем города и получать дармовую выпивку, законно причитавшуюся на этом основании. Сэм поклялся пережить своего возможного преемника.
– Нынче эль уже не тот, что прежде, – заявил девяносточетырехлетний старец и опрокинул в себя полпинты. – Я впервые попробовал эль, когда мне было лет десять, Бен тогда еще не родился.
– Откуда тебе знать, Сэм Мидз? – возмутился его противник. Рука его так сильно дрожала от старости и злости, что пиво выплескивалось ему на бороду.
– Ах да, я и забыл. Ты ведь чужак, Бен, не из здешней части Норфолка, – довольно усмехнулся Сэм – собственная острота подняла ему настроение.
– Я здесь живу с юных лет, вот уже семьдесят четыре года! – сварливо вскричал восьмидесятипятилетний.
– Да заглохните вы оба, бога ради, – прорычал Долговязый Джон, местный егерь. – Черт подери, мы приходим сюда, чтобы спокойно посидеть в приятной компании. И что мы получаем? Два слабоумных старых хрыча брюзжат и ругаются по пустякам! Вам в ваши годы надо бы уже набраться ума-разума и показывать пример остальным. Ступайте лучше домой да скажите своим дочерям, чтобы уложили вас в кроватки.
Посетители встретили эту отповедь громким взрывом смеха. Упоминание о дочерях, похоже, напомнило старикам, что отпустили их ненадолго и надо спешить домой к «вечерней поверке». Оба торопливо прошаркали к двери, предоставив другим расплатиться за их выпивку. На ходу они обменивались свирепыми взглядами и, несомненно, собирались продолжить перебранку по пути к дому. Если бы один из них вдруг умер той же ночью, второй очень скоро последовал бы за ним. Соперничество – единственное, что придавало смысл их жизни!
Комическая прелюдия позволила Литтлджону влиться в компанию. Он смеялся вместе со всеми, и это сломало барьер, что обычно отделяет чужака от местных. В тот вечер он стал частью веселого дружелюбного сборища.
Когда старики сошли со сцены, начались разговоры более серьезные. Разумеется, речь зашла об убийстве.
– Кто бы мог подумать, что кому-то захочется прикончить старого Уолла, – произнес маленький, похожий на хорька человечек и вытер с усов пивную пену тыльной стороной ладони.
– А почему нет? – воинственно проревел Долговязый Джон. – Он ведь знал всех и каждого в нашей округе, да и все секреты, верно? Кто-то рассказал ему слишком много: может, думал, что скоро умрет, или что-то в этом роде, – а потом опомнился и пожалел.
– Да ладно тебе, – усмехнулся Хорек. – Какие могут быть секреты у народишка в наших краях? Так, пустяки.
– Правильно, – проронил рослый тощий мужчина, чье унылое, сумрачное лицо казалось высеченным из гранита.
– Уверен, у каждого из вас найдется свой секрет. Вы скорее убьете, чем допустите, чтобы о нем прознала ваша жена, дети, пастор или соседи. И вот, положим, вы решили, будто скоро отойдете в лучший мир, а перед вами славный, добрый, свой в доску доктор. Вы рассказываете ему о своих грехах, точно священнику, чтобы облегчить напоследок совесть. А потом вдруг вам становится лучше, смекаете? И что вы тогда почувствуете?