Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Полностью идентичный автору главный герой - знаменитый писатель Захар - четвертый год живет и воюет на Донбассе. На своем черном «круизере» он в сопровождении преданной «лички» (личной охраны) лихо катается из дорогого ресторана «Пушкин» на передовую, а с концерта рэпера Хаски в баню к Бате - полковнику Александру Захарченко, всемогущему Главе непризнанной Донецкой республики. Веселый, бесстрашный (не боится ни обстрела, ни начальства), бескорыстный и при всём том обаятельно ироничный Захар то отправляется в самое пекло «брать языка», чтобы обменять его на попавшего в плен важного ополченца (спойлер: не возьмет), то несется в Москву ужинать с Моникой Белуччи, то летит в Сербию, чтобы выйти в море на яхте с Эмиром Кустурицей, то пьет водку под задушевные разговоры с простыми деревенскими ребятами из своего батальона, то уместно цитирует Цветаеву, то накрывает вражеские позиции местным супер-оружием - ракетой с ласковым прозвищем «вундер-вафля». Ни один сюжет не заканчивается округлой кульминацией, нить повествования постоянно рвется, стиль в среднем дважды на страницу скачет от приземленного к возвышенному и обратно, а единственная композиционная вешка, просматривающаяся, в общем, с самого начала - это неизбежный и трагически предопределенный финал: гибель Бати, крах всех надежд, отъезд автора в Россию.
Война на Донбассе идет уже скоро пять лет, и рефлексия по ее поводу (в том числе рефлексия литературная, пристрастная и сколь угодно персональная) - вещь определенно нелишняя. Однако - и это, пожалуй, главное, что нужно знать о романе-фантасмагории «Некоторые не попадут в ад» - книга Захара Прилепина этой цели не служит: даже если автор хотел объяснить читателю что-то важное и сокровенное про события на Донбассе, у него не получилось.
Главный вопрос, который остается у Прилепина вынесенным за скобки. -это, как ни банально, причины происходящего; не в прагматичном ключе -насколько велико там российское военное присутствие (если верить Прилепину, невелико), а в каком-то более глубоком, философском, если угодно, смысле. Почему люди, сами считающие себя украинцами (таких, как пишет автор, в Донецке и Луганске большинство), оказались по разные стороны фронта, чем так плох и опасен «наш несчастный неприятель» (этим кодовым оборотом в книге обозначается украинская сторона конфликта), за что сражаются сепаратисты и что же, в конце концов, привело на чужую войну нижегородца Прилепина - всё это ни в какой момент не становится темой сколько-нибудь искреннего разговора. Автор сообщает, что верил в никем не признанную республику «как в свет собственного детства, как в отца, как в первую любовь, как в любимое стихотворение, как в молитву, которая помогла в страшный час», но дешифровать символ этой веры нам не суждено. Периодически кажется, что вот сейчас, сейчас автор соберется с силами и заговорит, наконец, о важном, но нет: каждый раз он словно намеренно сбивает серьезный настрой то грубоватой шуткой, то резкой сменой темы.
Оставляя незаполненным глубинный, смысловой (а потому самый, вероятно, мучительный и травматичный - в том числе для него самого) слой происходящего на Донбассе, Прилепин обращается к уровню, так сказать, поверхностному, описательному. И вот тут-то и начинаются проблемы - не скажешь даже, этические или всё же скорее художественные. «Нормальным людям сложно отказаться, когда можно раскрутить невиданную карусель и самому на ней прокатиться» - примерно так, с разными вариациями, формулирует Прилепин мотивацию своих товарищей по оружию. «Надо, чтоб всегда было весело», «меня забавляло», «я валял дурака, а это важное занятие» - намеренно паясничая и демонстративно умалчивая о главном -о том, как же всё так вышло и чем закончится, автор пытается вести себя на манер трагического героя, прячущего за веселым балагурством бездны непроговоренной боли.
К сожалению, эффект оказывается обратным, и литературное дарование (по-прежнему, к слову сказать, яркое и бесспорное) в данном случае обращается против Прилепина. Образ высокомерного и, чего греха таить, по-хемингуэевски самодовольного рассказчика, упивающегося контрастом между опасностями войны и собственной красочной жизнью (и славой) за пределами Донбасса, выглядит безупречно убедительно и цельно, а подразумеваемая за всем этим многозначительная недоговоренность и потаенная душевная мука кажутся не более, чем данью традиции. Отказываясь нагнетать страсти и писать о войне как о трагедии (выбор нравственно не бесспорный, но допустимый), сводя катастрофу на Донбассе к некому образу жизни - не идеальному, но, в общем, не без достоинств - Захар Прилепин выхолащивает свое высказывание, лишая его масштаба, веса и, по большому счету, смысла.
В аннотации автор пишет буквально следующее: «И мысли не было сочинять эту книжку. Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится - что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным». Похоже, эта идея была чертовски правильной: как говорил Витгенштейн, «о чем невозможно говорить, о том следует молчать». То, что Прилепин пока не готов к разговору о Донбассе, совершенно понятно и естественно. То, что несмотря на это он зачем-то всё равно пытается о нем говорить, понять -и принять - гораздо сложнее.
Владимир Сорокин
Манарага
В своеобразном напутствии литературному номеру журнала «Esquire» за 2016 год Владимир Сорокин написал буквально следующее: «Недавно в одном большом обувном магазине я увидел ботинки, стилизованные под продукцию времен до массового производства: неровная кожа, грубый каблук, подошва с медными шляпками “гвоздей”, которых, естественно, там не было. Это был массовый продукт, имеющий вид ручной выделки. Вид этих ботинок как бы говорил: "Человечество устало от одинаковых вещей. Не пора ли хотя бы внешне вернуться к штучному товару?7’ Бумажная книга всё больше уступает электронной, разговоры о том, что книги скоро вообще перестанут печатать, стали общим местом, тиражи падают. Мне кажется, что спасти себя книга сможет только став штучным товаром, бросив вызов не только цифровой, но и некоторым образом гутенберговской эпохе. Каждая книга должна выглядеть так, словно ее отпечатали вручную со свинцовых, пальцами набранных матриц на изготовленной вручную бумаге. Ее переплет должен хранить следы кропотливой и неторопливой работы. Книга должна пахнуть так, как пахнет оригинальная, неповторимая вещь. Став такой вещью, книга воздвигнет вокруг себя бастион, непреодолимый для цифрового мира».
Новый роман писателя - развернутый ответ на скрытый в этом пассаже вопрос: как же именно бумажная книга воздвигнет тот самый бастион и зачем вообще она будет нужна в мире победившей цифры? Как обычно у Сорокина, ответ этот оказывается парадоксальным, очень смешным и крайне неутешительным: в недалеком будущем, уже в середине XXI века, книги превратятся в топливо в самом что ни на есть прямом смысле слова - их перестанут читать, зато на них станут готовить пищу.
Впрочем, кончено же, не на любых книгах и не любую пищу. Драгоценные прижизненные издания, книги с автографами создателей, манускрипты, инкунабулы и прочие раритеты станут поленьями для дорогостоящего, незаконного и потому особенно притягательного кулинарно-литературного аттракциона book’n’grill. Предприимчивые букинисты начнут добывать из музеев, библиотек или частных собраний редкие книги (хранить их дома станет небезопасно), особые книжные почтальоны возьмут на себя доставку желанной книги в дом заказчика, а там уже специально приглашенный шеф приготовит на ней блюдо, соответствующее ее объему и содержанию -шашлык из осетрины на Достоевском, стейк аррачера на Дос Пассосе, устриц под пармезаном на первом издании «Мертвых душ»... При этом сам процесс жарки - разновидность шоу: шеф не просто жжет книгу, он эффектно листает горящие страницы специальным приспособлением (профессионалы зовут его эскалибур), поэтому на поварском жаргоне процесс готовки называется чтением.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
