Иссейя, слегка нагнувшись, прошла внутрь.
– Ты и не мешаешь, – заверил Калиен.
Вид у него был растрепанный, он давно не брился, под глазами чернели круги. Маг устало улыбнулся и бросил Иссейе подушку из конской кожи. Эльфийка положила подушку на пол, рядом с единственной масляной лампой, освещавшей крошечное пространство палатки, и неуклюже уселась.
У Калиена на коленях лежала раскрытая книга.
– Зачитался? – кивнула на книгу Иссейя.
– Заснуть не могу. Вроде бы я уже давно усвоил, что перед битвой главное – выспаться, но… мысль о том, что завтра мы летим вызывать Архидемона на бой, не особо усыпляет. – Калиен пожал плечами. – Вот я и подумал, что пара страниц священного текста смогут помочь: нервы, глядишь, успокоятся или сон сморит. Оба варианта меня устраивают.
– Священный текст? Что-то не похоже на тебя. Мне казалось, мы еще несколько лет назад договорились больше не тратить времени на молитвы.
– Так и есть. Но ведь, кроме нас с тобой, этого никто не знает.
– Ясно. Так это подарок? – Иссейя снова посмотрела на книгу, на сей раз не скрывая любопытства. – И кто, интересно, даритель? Наверняка тот, кто плохо тебя знает.
– Вообще-то тут другое… – Калиен захлопнул книгу и сунул ее под изголовье кровати.
Кажется, слова Иссейи задели мага за живое. Эльфийка тут же подняла руку, извиняясь:
– Я не хотела…
– Знаю. Я и не обиделся. Но ты права – она действительно не очень хорошо меня знает.
– И кто же это?
– Мать одной из моих жертв.
Заметив, как изменилось лицо Иссейи, он криво усмехнулся и, прислонившись к заваленному одеялами походному сундуку, продолжил:
– Только сама она об этом не догадывается. Она даже не знает, что ее сына убили, – думает, ему на голову свалился кусок черепицы, когда бедный мальчик проходил мимо недостроенного дома. А я – незнакомец с большим сердцем, которого ей, убитой горем матери, послала сама судьба в утешение.
– И как же так вышло?
– Она пахла, как моя мать. – Калиен снова достал книгу и уставился на обложку. В свете лампы мелькнуло название, написанное позолотой, но слов Иссейя не разобрала. – Матери я почти не помню. Я давно позабыл ее лицо, даже имя. Я был совсем маленький, когда она ушла. Все, что осталось в памяти, – ее запах… такой нежный, сладковатый. Немного напоминает цветы лимонного дерева… Долгие годы я считал, что придумал его себе, пока однажды вновь его не ощутил. В тот день я выслеживал человека, которого мне поручили убить. Его мать была знатной орлесианкой и любовницей могущественного человека, от которого она и родила сына. Она ничем не напоминала мою мать, но этот аромат… да еще и по возрасту я ей вполне в сыновья годился… В общем, я совсем потерял голову.
Работу я, конечно же, выполнил. Антиванские Вороны всегда доводят до конца начатое, даже если жертва – мальчишка, который должен умереть просто потому, что своим появлением на свет расстроил чьи-то планы на наследство. Потом я нашел эту женщину, выразил соболезнования, утешил как мог, а когда уехал из города, мы начали переписываться. За несколько лет мы стали очень близки. Естественно, правду я ей никогда не скажу. Она знает лишь, что после падения Антивы я присоединился к Серым Стражам.
– Поэтому и подарила тебе молитвенник?
Калиен склонил голову:
– Прислала из Орлея. Какой-то Страж передал мне его на днях. Она молится за меня, просит Создателя сделать так, чтобы я вернулся с войны живым и невредимым.
Иссейя уже собралась съязвить по поводу его неуместной сентиментальности, но, взглянув на Калиена, тут же осеклась. Как же раздражает это дурацкое упование на Создателя и слепая вера в его безграничную милость! А убийца, утешающий мать своей жертвы, – это ли не чудовищно? И тем не менее во всем этом было столько… человеческого.
Нельзя винить Калиена в том, что он всего-навсего погнался за призраком матери, а ту женщину – в ее стремлении заглушить боль. Оба не нашли того, чего искали, но все равно обрели любовь. Можно долго рассуждать о том, что любовь эта не настоящая, искаженная, несовершенная – у Иссейи и такой нет.
– Так она еще жива?
– Да. Мор ей пока не угрожает. Если не считать, что из-за него в город хлынули разбойники и нищие со всех окрестностей. – Калиен вздохнул, протяжно и беззвучно. – Волею Создателя, скоро это закончится.
– Закончится, – кивнула Иссейя. Она встала с подушки, оттолкнула ее в сторону и направилась к выходу. – Спасибо.
– За что?
– Ты напомнил мне, как важен завтрашний день.
И с этими словами эльфийка выскользнула в темноту.
Глава 22
5:24 Священного
Уже на рассвете все были в сборе.
Полсотни стражей, восседавших на грифонах, представляли собой поистине грандиозное зрелище. Их серо-голубые плащи гордо развевались на ветру; первые лучи солнца победными розовыми бликами скользили по начищенным доспехам, словно насмехаясь над угрюмыми черными тучами Мора, клубящимися вдали. При взгляде на эту величественную процессию даже в истерзанной душе Иссейи шевельнулось восхищение. Грифоны, чувствуя настроение своих наездников, пританцовывали от возбуждения и важно фыркали. Зараженные скверной звери разделяли лихорадочное беспокойство своих собратьев, но вели себя не так агрессивно, как обычно. Они постоянно кашляли, но кашель тут же переходил в шипение – так им не терпелось сорваться с места. Многие энергично слизывали с клювов кровавую пену, как будто представляли, что это кровь их заклятых врагов.
Возглавлял процессию Гараэл, великолепный в своем темно-синем плаще и с круглым щитом в руке, на котором сиял платиновый грифон. Вместо тяжелой брони, в которую были закованы остальные Стражи, он надел легкие доспехи из укрепленной кожи, наручи, простой шлем и нагрудник. Крюкохвост задорно помахивал хвостом, как будто отправлялся не на самую важную битву в своей жизни, а на парад. За все эти годы легкий неунывающий нрав Крюкохвоста ничуть не изменился, как, собственно, и его нелепая наружность.
Иссейя держалась позади всех. Она замотала голову тонкими шарфами, чтобы, когда ветер сорвет капюшон, никто не увидел ни пятен от скверны, ни уродливых проплешин.
Ревас нервничала и шипела на каждого, кто оказывался поблизости. Большинство грифонов вели себя так же. Наверное, думала Иссейя, грифонам через поводья передаются эмоции наездников, а если так, значит их страх птицы тоже чувствуют. А Иссейя точно знала, что многие из Стражей боятся, хотя по их суровым лицам этого и не скажешь.
Но обращенные грифоны страха не ведали. В них уже разгорался гнев, который они жаждали обрушить на врагов. Иссейя держала мертвой хваткой сознание восьми птиц, Калиен контролировал четырех. Еще шестерых разделили между собой двое магов крови. О том, как проходила церемония Посвящения, Иссейя им не рассказала – это был лишь ее грех, и его бремя она не собиралась ни с кем делить.
