– Руки прочь от частной собственности! – И, видя, что это не произвело должного впечатления на Луму, перешла на ультразвук: – Буду кричать! Громко и со вкусом! А-а-а-а-а!
Тут дверь в баню распахнулась с пинка и на пороге возник Лелигриэль, дико озирающийся по сторонам в поисках неведомого врага и стискивающий в руке шампур-переросток, который гордо претендовал на звание меча. Углядев меня, всю из себя красивую – то есть чистую, голую и в мыльной пене, он ошеломленно застыл, раззявив буквой «О» свой миловидный рот и дурацки хлопая глазами.
Мне это не понравилось.
Я тут стриптизершей им не нанималась! И вообще, почему все, что случается в последнее время, обязательно происходит через неправильное место? Это у них единственно возможный способ чего-либо достичь? Тогда мне их искренне жалко!
Вывалившись из лохани, я мгновенно пригребла ближайшее полотенце и замоталась в него. Немного успокоившись, повернулась к блондину, отупело рассматривающему мою мокрую особу, и высказалась:
– Зачем ты сюда притащился? Кто тебя звал?
Шартрезовые глаза блондина слегка увеличились в размерах, и он сообщил, оправдываясь с легкой ноткой гордости:
– Ты же кричала! Я пришел тебя спасать!
Точно! Опытным путем установлено – именно в бане мне грозит самая большая в моей жизни опасность! Тазик, наверное, могу на ногу уронить или мылом убиться! О!
«Саид, ты как здесь оказался? – Стреляли…»[12]
– Спасибо! Без сопливых скользко. Разберемся сами. Можешь засчитать себе заочно в эльфийский наградной список зачет за храброе спасение девушки и топать обратно, откуда пришел! – эмоционально высказала ему жертва местной гигиены, придерживая норовящее сползти полотенце.
– Дура! – обиделся эльф, оскорбленный в лучших чувствах. – Я с самыми честными намерениями!
Лума нахмурилась. Ободренная неожиданной поддержкой и вспомнив о прежних обидах, я отобрала у нее мочалку и ловко запулила в блондина, сопровождая криком:
– Сам такой! Извращенец!
– Да ты, подлая предательница… – сделал ко мне шаг Лелигриэль и заткнулся. Остаток фразы утонул в залепившей смазливую физиономию мочалке.
Эльф обиделся не на шутку и, гневно отлепив банную принадлежность от породистого лица, зашвырнул мочалку за спину, принявшись тереть зудящие от попавшего в них мыла глаза. Ругался он при этом громко и замысловато. Я бы сказала – с душой.
Едва не заслушалась потоком эльфийского красноречия, но тут заявился брат пострадавшего в неравном бою с мочалом. Шатен взбешенным лосем вломился в помещение и, не глядя под ноги, тоже устремился на помощь, не ожидая от судьбы подлянки в виде скользкой пакости под ногами. Наступив на сей коварный предмет, второй по счету «спаситель» поскользнулся и, словно на салазках, проехал вперед, с грохотом сметая на своем пути столик с баночками мыла и шампуней и не забыв (кто бы сомневался!) попутно прихватить временно ослепшего братца. («Спасите! Хулиганы зрения лишают!»[13]В роли хулигана выступила я. Раскланиваюсь на бис!)
Остановила их напольный слалом подставка под лохань. В то время, пока ушастые барахтались, пытаясь придать себе устойчивое и, главное, вертикальное положение, Лума всплеснула руками и потопала к месту разгрома своего хозяйства, сокрушаясь на ходу:
– Ой-ой-ой! Сколько убытку! Сплошной разор! Вы что, негодяи, с драгоценными маслами натворили?! О-о-о, лавандовое мыло! А-а-а… душистые бомбочки для ванн!
Милая девушка, внимательно обходя лужи, принялась старательно елозить по полу, горестно собирая тряпкой черепки и потеки мыла, но она не могла предусмотреть явление третьего члена ушастой команды. С резонным вопросом: «Почему шумим?» – на порог ступил Магриэль.
И незамедлительно вляпался в мыльно-шампуневое озерцо.
Почему бы некоторым ушастым предварительно не поглядеть себе под ноги? Наверно, есть уважительная причина, почему два других эльфа в трезвом состоянии валяются на полу, пытаясь разобраться, где чьи конечности, и не имея возможности расцепиться. Но нет же! Героизм в глазах, и вперед, с безумным блеском во взоре!
Вот этот блеск его и подвел… Проехался бедняга аж до своих будущих родственников. Но ему не повезло больше, чем им. По дороге он прихватил Луму. Глядя на это сказочное зрелище: многотонная Лума, завывающая от неожиданности, верхом на брюнете с ветерком врезается в скромную кучку из двух эльфов, – я начала истерически подхихикивать.
Около лохани образовалась мешанина из неприлично ругающихся тел. Кучу наверху украшала собой орчанка, которой вообще было невдомек, как она там оказалась. Украшение оглушающе завывало:
– Мамочка, домовые! Спасите!
Вместо мамочки на душераздирающий крик о помощи примчался давешний сморчок и с воплем: «Не боись, сейчас! Я непременно спасу тебя, доча!» – ворвался в куча-малу. Уж не знаю, по какой причине – может быть, хватило его «птичьего» веса, но лохань зашаталась. Я уже полегла скошенной травой, изнемогая от хохота. А крепкая дубовая лохань покачнулась и перевернулась на головы честной компании, сначала окатив водой, а потом и накрыв сверху.
Вопли раздавались уже изнутри, хоть глухо, но часто и разнообразно. Выражения были такие продуманные, сказочно-завернутые, что следовало бы их записать и переложить на музыку.
Вцепившись двумя руками в сползающее полотенце, я уже ржала в голос, представляя себе в красках, как моих эльфов отутюжит внутри Лума, и радуясь заслуженно настигшему их возмездию. Так им и надо! Говорила я – сто раз аукнется им моя мешочная поездка в город!
В итоге на шум в баню явились Мума с Мыром. Полюбовавшись на творящееся безобразие, гиганты покачали головами и без единого слова засучили рукава, принявшись расчищать пенно-косметические завалы. Для начала, поднатужившись, они вдвоем поставили лохань на положенное место. Открывшаяся картина впечатляла своим художественным размахом: на накиданных как попало и переплетенных друг с другом эльфах восседала яростная амазонка Лума, сжимая в объятиях отчима, но почему-то вверх ногами.
– Герасимус! – грозно нахмурилась Мума и погрозила пальцем. – Ты же взрослый мужчина! Как ты мог допустить подобное безобразие?!
От хохота меня согнуло пополам.
Ой, не могу! Герасим и Муму! Отомстили за собачку!
На мой ржач, уже переходящий в хрипы, обратил внимание Мыр. Осуждающе покачав головой, он укоризненно спросил:
– Че натворила-то?
– Я-а-а?! – оскорбилась до глубины души жертва банного произвола. – Да я их пальцем не тронула! Сами все здесь устроили!
– Эт точно! – отмерла Лума, сползая с могучей кучки и бережно вручая помятого отчима матери. Коротышка вел себя на редкость примерно, словно дрессированный карманный песик, преданно глядящий в лицо любимой хозяйке (даже ни разу не огрызнулся и не гавкнул). – Вот этот, белокурая шельма, ворвался и скомпрометировал нас!
