Выйдя в вестибюль, я остановился. Мисс Грейсон за стойкой не было. Вместо нее там сидела ее более молодая копия – такая же темноволосая и в таких же очках, пусть и без бородавки с волоском. Она печатала что-то на компьютере.
– Прошу прощения. Где мисс Грейсон?
– Она простужена.
– О!
– Вам нужно с ней поговорить?
– Ну, я ухожу и хотел с ней попрощаться. Вы не знаете, когда она вернется?
– Боюсь, что нет.
– Ясно. Благодарю за помощь.
Я повернулся, чтобы уйти.
– Ох, мистер Торн…
– Да?
– Мистер Прайс попросил, чтобы вы перед уходом сдали свой пропуск.
Пропуск, позволявший мне входить в школу. Очевидно, Гарри решил не рисковать.
– Он беспокоится, что я могу прокрасться обратно и украсть деньги на школьные обеды?
Ни намека на улыбку. Я задумался о том, как много ей было известно. Как много было известно всем им.
– Хорошо.
Я вытащил пропуск из кармана и едва сдержался, чтобы не хлопнуть им по столу.
– Спасибо.
– Не за что. И передавайте мои наилучшие пожелания мисс Грейсон.
– Разумеется.
Она улыбнулась дежурной улыбкой, а затем взяла пропуск и, словно для того, чтобы у меня не осталось никаких иллюзий по поводу срока моего отстранения, аккуратно разрезала его ножницами пополам и бросила в корзину.
Когда я вернулся, коттедж встретил меня неприветливо. Он поглядывал на меня своим единственным целым окном и словно бы шипел сквозь трещины во входной двери: «Посмотри. Посмотри, что ты наделал. Теперь доволен?»
Нет, подумал я. Потому что я еще не закончил. Я толкнул дверь, и она, на мгновение заклинив, с недовольным скрипом открылась. Я не был уверен, что коттедж на моей стороне. Он был слишком связан с прошлым и слишком сросся с деревней. Он не хотел, чтобы я в нем жил, и не собирался создавать мне комфорт. Впрочем, мне было все равно. Я в любом случае не планировал здесь задерживаться.
Войдя внутрь, я бросил рюкзак на диван. Комната была в том же разоренном состоянии, в котором я обнаружил ее, вернувшись вчера вечером. Я подумал, что надо бы в ней прибраться, и решил пойти покурить.
Возможно, Хёрст оказал мне услугу, лишь ускорив неизбежное. Я ведь все равно не собирался оставаться, не правда ли? Не собирался жить в месте, полном столь темных и болезненных воспоминаний. Раненое животное вырывается из капкана не для того, чтобы вновь броситься в его железные челюсти и ждать, пока они не раздробят его кости.
Во всяком случае, если у него нет на то чертовски веской причины.
Хотелось бы считать, что причиной была Энни или эсэмэска. Однако все было не так просто. Даже мое чувство вины не было достаточно сильным, чтобы я вернулся. Не само по себе.
Правда заключалась в том, что я был в отчаянии. С одной стороны, мне нужно было убираться куда подальше, с другой, я увидел возможность расплатиться со своими огромными долгами и свести старые счеты одновременно. Возможно, мысль об этом всегда вертелась на задворках моего сознания. Я знал, что у меня есть нечто, что может разрушить жизнь Хёрста. Мысль о том, чтобы еще и получить с него деньги, пришла позднее.
Я не ожидал, что он будет столь решителен в своем стремлении выжить меня из деревни. Однако, несмотря на все его угрозы и манипуляции, он наконец выложил все свои карты. Больше у него нет козырей. Остался лишь один способ от меня избавиться, и, хотя я не сомневался, что Хёрст способен на убийство, ставки были слишком высоки. Захочет ли он рискнуть карьерой, комфортной жизнью, семьей?
Я надеялся на отрицательный ответ и все же не готов был на это поставить.
Закрыв заднюю дверь, я вошел внутрь. Меня вновь охватило ощущение холода. Из стен опять доносились щелчки. Впрочем, я уже начал привыкать и к тому, и к другому. При этом я не был уверен, что это столь же хорошо, как привыкание к монотонному жужжанию Саймона. Привыкая, человек успокаивается. А привыкая к плохому, ты либо становишься его соучастником, либо оно тебя поглощает.
Я вернулся в гостиную и, взяв свой телефон, набрал номер Брендана. Он ответил почти сразу.
– Теперь-то тебе чего?
– А вдруг я просто хочу услышать твой сладкий голос?
– Надеюсь, ты в белье.
– Мне нужна услуга.
– Серьезно? Знаешь, у меня в бороде сейчас запуталось дерьмо песчанки.
– Я думал, что у твоей сестры хомяки.
– Песчанки, хомяки – какая, к едрене фене, разница? Мелкие ублюдки всю ночь сбрасывали дерьмо мне на голову. Сколько еще я должен здесь оставаться?
– Портплед, за которым я просил тебя приглядывать, все еще у тебя?
– Портплед? Какой портплед?
– Я сейчас лопну от смеха. Чехол для костюмов.
– Да, он у меня.
– Сможешь отправить его мне с ночным курьером?
– Джо…
– Слушай, я просто хотел сказать, что ты был хорошим другом. Спасибо тебе.
– Только не помри там от избытка чувств.
– Ну, я и говорю это на случай, если вдруг правда помру.
Повисла пауза. Затем Брендан, с трудом сдерживая эмоции, произнес:
– Иди ты к едрене фене, пока я не откусил одной из этих етитских песчанок голову, как Оззи Осборн летучей мыши.
Он повесил трубку. Я взглянул на часы. Полчетвертого дня. Я еще раз оглядел разгромленную гостиную. Подняв с пола Эбби-Глазки, я усадил ее обратно в кресло. Она смотрела на меня единственным холодным голубым глазом. На месте второго была теперь лишь темная пустая глазница. Я начал искать глаз, но тщетно. Внезапно у меня перед глазами возникла картина того, как копошащиеся черные жуки уносят его на своих спинках. Я мысленно поблагодарил свое воображение. Именно этого мне и не хватало для полного счастья.
Телефон зазвонил, заставив меня вздрогнуть. Я нажал на кнопку приема вызова.
– Алло?
– Почему ты не сказал, что собираешься прогулять уроки? Я бы к тебе присоединилась.
Бет. Ну конечно.
– Откуда у тебя мой номер?
– Взяла у Даниэль в вестибюле. Я знаю ее брата. Мы с ним играем в одной команде во время барных викторин.
– Значит, полагаю, ты знаешь, что случилось?
– Гарри сказал мне, что ты взял отпуск.
– Значит, вот как он это назвал?
– А ты как назовешь?
Я колебался.
– Ты ведь увольняешься, правда?
– Думаю, уже уволился.
– Господи Иисусе, это вполне может оказаться мировым рекордом.
