— Но отчего, скажи мне, не таись! — Виночерпий утер слезы, хорошенько глотнул из черпака и, наклонившись к уху сына Зевса, пьяно хихикая, прошептал:
— Подонок Адмет заставил свою красавицу жену Алко… тьфу ты, Алкестиду добровольно сойти в мрачное царство мертвых!
— Но зачем?
— А мне… ик… почем знать? Сейчас, пока вы тут жрете да пьете, ее живьем закрыли в фамильном склепе, дабы она не сбежала, пока не явится ужасный Танат.
— Ужасный Танат, — передразнил слугу Геракл. — Ничего ужасного в этом дураке нет. Ладно, если что, скажешь Адмету, я, дескать, вышел подышать свежим воздухом вместе со своим верным хронистом.
— После солидной порции жареной форели? — уточнил виночерпий.
— Нет! — гневно отрезал герой. — Никакой форели! Просто взял и вышел на полчасика.
— Заметано!
Для пущей убедительности сын Зевса незаметно сунул в руку пьяному слуге золотой талант. Затем встал со своего места и величественно покинул пир. Здорово упившиеся гости на его уход совершенно не обратили внимания, что было даже несколько обидно…
— А вот и я! — громко возвестил, вбежав в зал после ухода сына Зевса, царь Адмет.
— Геракл вышел, — сообщил царю бухой виночерпий, — на полчасика, подышать свежим воздухом вместе со своей верной форелью…
И, выдав сие, слуга с грохотом рухнул прямо на пиршественный стол.
* * *
— Нет, ну каков мерзавец, каков мерзавец! — повторял могучий герой, пробираясь ночными улицами Фер к усыпальнице рода Адмета.
По идее эта самая усыпальница должна была располагаться на окраине города.
Геракл не ошибся.
Наметанным глазом осмотрев усыпальный комплекс царей Фер, сын Зевса обратил внимание на огромный деревянный ящик, на котором сверху было коряво выцарапано: «Преждевременно усопшая супруга царя Адмета, Алкестида».
— Нет, ну каков мерзавец! — снова прошептал могучий герой и, подобравшись к ящику, легонько в него постучал. — Эй, есть здесь кто?
В ответ тишина.
Но внутри определенно кто-то был. Чуткий слух Геракла уловил едва слышный шорох.
— Эх… мать моя Гея! — выдохнул герой, высаживая тонкую стенку деревянного склепа.
— И-и-и-и… — завизжало что-то прямо под самым ухом сына Зевса, и в следующую секунду на его голову опустилась здоровенная доска.
Но, слава богам, Геракла выручил верный лева, погасивший удар своим широким черепом.
— Эй, какого сатира! — возмутился герой, хватая за тонкие руки редкой красоты чернявую женщину.
— Ой… — воскликнула жена Адмета, — а я думала, это уже Танат за мной пришел.
— Нет, это не Танат, это великий Геракл, — ответил сын Зевса и, подобрав валявшуюся у ног доску, взвесил ее в руке. — Ничего, подойдет!
— Ты мне поможешь? — с робкой надеждой спросила Алкестида.
— Ну а как ты думаешь, зачем я сюда среди ночи явился? — язвительно поинтересовался Геракл.
— Наверное, тебя послали всемогущие боги?
— Да нет. — Герой небрежно повел плечами. — Я сам себя послал… гм… в смысле, узнал о творящемся безобразии и решил все исправить. Не терплю, знаешь ли, несправедливости, особенно в отношении таких… э… э… э… таких красивых женщин…
И сын Зевса смущенно зарделся.
Снаружи послышались хлопки огромных крыльев.
— Это Танат! — Алкестида побледнела. — Спаси меня, молю тебя, Геракл!
— Да плевое дело, — улыбнулся могучий герой и с размаху огрел заглянувшего в деревянную гробницу Таната доской по голове.
Бог смерти вскрикнул и, не удержавшись на ногах, покатился по земле.
— Ох уж мне это их олимпийское любопытство, — добродушно ворчал Геракл, выбираясь из склепа. — Ну что ты, Танат, везде лазишь, заглядываешь туда, куда не надо? С девушкой поговорить мешаешь.
Худой костлявый юноша во всём черном (и в похожем на крылья летучей мыши черном плаще) испуганно зашарил в осенних листьях, ища свой слетевший с головы шлем.
— Извини, Геракл, — слегка заикаясь, ответил бог, — но мне тут из Фер поступил вызов… я не знал, что ты там… ну, в склепе… с женой Адмета.
Отыскав наконец свой шлем (забрало на пол-лица, две узкие прорези для глаз, остроконечные уши — умоотводы), Танат попытался нахлобучить его на голову, но безуспешно — шлем так помялся, что напоминал теперь медный тазик для мытья ног.
— А ну-ка вали отсюда… — Отбросив в сторону треснувшую пополам доску, сын Зевса грозно пошел на бога смерти.
— Да ты чего, Геракл? — испугался Танат. — Вина на пиру перепил? Тут всё по закону. Жена Адмета добровольно, слышишь, ДОБРОВОЛЬНО согласилась сойти в царство мертвых!
— Добровольно говоришь? — проревел могучий герой, пинком опрокидывая пятящегося юношу.
— А-а-а-а… — закричал бог смерти. — Аид, на помощь!
— Кричи-кричи, дурак! — рычал сын Зевса, поднимая Таната над землей и швыряя его за кладбищенскую ограду.
— Я этого так не оставлю! — кричал и ругался юноша, на четвереньках драпая от подвывающего в боевом запале Геракла. — Я буду жаловаться самому Зевсу!
— Да хоть самому Крону, — утробно захохотал могучий герой, давая Танату очередной титанический пинок под зад, после которого у несчастного бога самопроизвольно сработал портативный телепортатор и юноша вместе с частью засохшей клумбы переместился обратно в царство Аида.
— Вот так! — Геракл небрежно отряхнул свои доспехи и вернулся к Алкестиде, с трепетом ожидавшей конца схватки.
— Ай-яй-яй-яй! — погрозил сынуле пальцем сидевший на Олимпе Зевс.
— Ты его накажешь? — с интересом спросил Эрот.
— Кого, Таната? — уточнил Громовержец. — Понятное дело накажу, что это он моему сынуле перечит, молокосос…
Увидев целого и совершенно невредимого сына Зевса, жена Адмета вся аж просияла.
— Ты победил?! — радостно прокричала она, бросаясь на шею несколько онемевшему от такой бурной реакции Гераклу.
— Если точнее, — смущенно пробурчал герой, — то я всего лишь набил Танату морду. Он рылом не вышел, чтобы сойтись со мною в равном поединке.
— О мой спаситель! — простонала Алкестида, прижимаясь к герою, затем разжала объятия и, слегка отстранившись, очень странно улыбнулась.
«Весьма странная улыбка!» — в замешательстве подумал Геракл.
Женщина же после этого стала вести себя еще более непонятно.
Внимательно оглядев основательно присыпанный опилками пол гробницы, она лукаво поманила героя и легким движением руки сняла с себя белоснежное, скрывавшее фигуру платье. Наверное, не стоит объяснять, что под платьем у нее ничегошеньки не было. Вернее, кое-что там, конечно, было, и Геракл, увидев это «кое-что», окончательно впал в героический ступор.
