— Мой лэрд, — пробормотала, превозмогая спазм в горле.
— Флориана, — кивнул он, не глядя в мою сторону.
Что-то за окном очень его занимало. Я выглянула на улицу, но ничего интересного не заметила. Даже снег не шел.
— Что происходит? — спросила я, помня о выбранной роли. — Что эти люди делают в моих покоях?
— Ищут, — коротко бросил он.
Я захлопала глазами:
— Но что?
И вот тогда он повернулся ко мне. Честное слово, лучше бы он продолжал смотреть в окно. Его взгляд меня парализовал. Мужчина, который сейчас стоял передо мной, был не Анрэем Вестором, с кем я провела прошлую ночь, и я понятия не имела, чего от него ожидать. Это был кто-то чужой, опасный.
— Лэрд, — прошептала я онемевшими губами, — вы в чем-то обвиняете меня?
— Пока нет, — ответил он. — Надеюсь, что нет, Флориана.
Он снова отвернулся к окну, и стало легче дышать. Само собой, из покоев меня не выпустили. Устроившись в кресле, пришлось наблюдать за обыском. Я нервничала, хотя и знала, что ничего не найдут. Слава богам, я избавилась от склянки.
Порыскав по гостиной, слуги переместились в спальню. Через открытую дверь я видела, как они переворачивают каждый сантиметр комнаты. Добрались и до пола. Причем довольно быстро. Нашли тайник под кроватью подозрительно легко, словно знали о нем.
Слуга ловко поддел паркетную доску. Я ожидала увидеть разочарование на его лице, ведь там ничего нет, но что-то пошло не так. Слуги заволновались. Один побежал к лэрду, горячо зашептал ему на ухо. Оттолкнув его, лэрд направился в спальню. Шагал тяжело. Не удивлюсь, если на паркете остались вмятины-следы.
В спальне лэрд присел на корточки перед моим тайником. Долго смотрел внутрь, потом опустил туда руку и что-то достал. С моего места я не видела что, но это было неважно. Минуты моей спокойной жизни сочтены – поняла я как никогда четко.
Глупо было рассчитывать, что враги понадеются на удачу. Они не собирались искать мою склянку, они подложили свою. Я не сомневалась, что в ней та самая настойка от беременности. Достать ее не так уж сложно. Но откуда они узнали про тайник?
Я поднялась с кресла. Взгляд упал на мою служанку. Ухмылка на ее лице все объяснила. Девушка продала меня. Леди Мелания в свое время нарочно предупредила, что в курсе существования настойки. Она рассчитывала, что я побегу ее перепрятывать, и я не подвела. А служанка в это время подсматривала через замочную скважину, где мой тайник.
— Выйдите все, — лэрд говорил тихо, но каким-то образом его услышали даже в дальних комнатах.
Слуги ушли, закрыв за собой двери, а я по-прежнему стояла на месте. Куда мне бежать? В этой стране у меня нет ни одного друга, который за меня заступится. Даже Арон, потоптавшись на пороге, вышел. Я не винила его: для него лэрд – символ Абердина. Ослушаться его равняется государственной измене. Остался только Снег, жавшийся к моим ногам.
Лэрд не торопился заговаривать со мной. Зажав склянку пальцами, он рассматривал ее содержимое на свет.
— Это оно? — спросил он. — Зелье от беременности?
— Мне неизвестно, что там, — ответила я честно. Все-таки это не моя склянка.
Мы так и стояли в разных комнатах – он в спальне, я в гостиной. Разговаривали через открытую дверь. Впрочем, разговаривали ли? Лэрд говорил сам с собой, не слушая меня.
— Любопытно, Кэйталин пила такое же, — произнес он задумчиво.
— Лэйди Кэйталин хотела детей больше всего на свете, — я посчитала своим долгом заступиться за лэйди. Моя вина – только моя. Чернить ее имя не позволю.
— Почему, Флориана? — стиснув склянку в кулаке, лэрд пошел ко мне.
Я попятилась, но потом приказала себя остановиться. Нельзя показывать, что мне страшно. Невиновной нечего бояться.
— Я по-прежнему не понимаю, что происходит, — заявила я. — Что в этой склянке? Почему она так вас расстроила?
— Довольно притворства, — устало сказал мужчина. — Мне все рассказали.
— Кто и что?
— Хватит! — лэрд повысил голос. — Имей мужество признаться. Ты пила это, чтобы не было детей?
Он продемонстрировал мне склянку, но я продолжала упорствовать:
— Это навет. Они сделали это нарочно. Они хотели, чтобы я вас отравила, но я отказалась. И теперь они пытаются очернить меня в ваших глазах.
— А что это, по-твоему, если не отрава? — мужчина сжал кулак, послышался хруст стекла. — Ты не отравила мое тело, вместо этого ты отравила мою душу.
Его голос был пропитан болью. И я прикрыла глаза, что не видеть ее следы еще и на его лице.
— Ты утверждаешь, что невиновна. Скажи, если я велю привести сюда знахарку, она подтвердит твои слова?
Я привалилась к стене. Не думала, что он зайдет так далеко. Естественно, знахарка ничего не будет отрицать. И тот факт, что я уже давно не приходила за настойкой, ничего не изменит.
— Скажи что-нибудь, — потребовал он. — Потому что сейчас я теряюсь в догадках. Твоя истерика насчет того, что ты не можешь иметь детей тоже игра? К чему было это выступление? Быть может, вы со знахаркой в сговоре, и не было никакого отравления. Быть может, жертва Мелания, а не ты.
Он знал, чем меня зацепить. Я выпрямилась и распахнула глаза. Я поступила дурно и готова ответить за это. У меня всего один шанс объяснить все лэрду.
— Я не хотела плодить бастардов, — заговорила горячо и сбивчиво. — Не такой судьбы я желаю своим детям. Но после свадьбы, после того, как я чуть навсегда не лишилась возможности иметь детей, я поняла, что хочу стать матерью. Я перестала принимать настойку. Клянусь!
— Тогда почему она все еще у тебя? — рявкнул он.
— Мне ее подложили!
— Опять ложь. Я устал от нее. Это предательство, Флориана, — произнес лэрд.
Я опустила взгляд. Из кулака мужчины на пол капала кровь. Он порезался, но вряд ли это почувствовал.
— Все, чего я желал когда-либо, каплю твоей любви.
— Нет, — покачала я головой, — вы желали мое тело.
— Даже его я не получил полностью, — он бросил окровавленные осколки мне под ноги. — Я слышал, как в бреду ты шептала имя Рикарда. Признаться, я боялся, как бы во время близости ты не назвала меня его именем. Я сходил с ума от ревности. Чем я это заслужил? Возможно, я нетерпелив и настойчив, но я никогда не был жесток с тобой. А ты продолжаешь вести себя так, будто я тебе противен. У меня такое ощущение, словно я оскорбляю тебя своими чувствами. Но тебе не миновать их. Прежде я не испытывал ничего подобного ни к одной женщине. Моя жизнь была полна другим: государственными делами, войной, заботой о стране. Я отдавал всего себя Абердину. Что дурного в том, что теперь я хочу отдать себя любви?
