Тараканов недоверчиво посмотрел на следователя.
— Да-с. Да вы садитесь. Михаил Алексеевич! Бросьте вы писать, успеете, подите сюда, расскажите господам полицейским о ваших успехах.
Слепнев довольно улыбнулся.
— Видите ли, господа, я был вхож к Тименевым, скажу более, я был другом их дома. С Неверовыми же и вовсе знаком еще до замужества Веры Аркадьевны и неоднократно бывал у них в деревне. И вот вчера, после того как Иван Ильич рассказал мне о своей версии произошедшего, я стал прикидывать, в кого могла влюбиться Антонина Аркадьевна. А надо вам сказать, что сия барышня всю свою жизнь, вплоть до нынешней зимы, почти безотлучно провела в деревне, выезжала разве что в уезд, с маман за покупками, поэтому круг ее общения с противоположным полом был весьма и весьма ограничен. Конечно, их экономию посещали молодые люди — друзья Павла Аркадьевича. Я, например, ну и еще несколько человек. Но в кандидаты на должность предмета страсти Антонины Аркадьевны мы не годились, так как визиты наши были не часты и скоротечны, и у барышни просто не хватило бы времени, чтобы кого-нибудь из нас полюбить. Бывает, конечно, любовь с первого взгляда, но… В общем, единственным кандидатом на роль предмета Антонины Аркадьевны я избрал господина Алинского. Ее домашнего учителя. Это юноша из бедной семьи, только в этом году кончил курс в университете. Он рано остался без отца, и его мать, на руках которой еще малолетняя сестра Алинского, сильно нуждалась. Они с дочерью были вынуждены заняться работой — стали шить, а Алинский все вакации колесил по городу, вдалбливая в деревянные головенки детишек нашего купечества гимназический курс. В университете Алинский сошелся с Павлом Неверовым. Неверовы, люди со средствами и добрые, стали помогать Алинским, доставляя им работу, которую щедро оплачивали. Кроме того, они приглашали всю семью каждое лето гостить к ним в имение, так что четыре месяца в году, а иногда и больше Алинские жили на всем готовом. Чтобы не задевать самолюбие Всеволода Андреевича, так зовут Алинского, Неверов-отец предложил ему давать уроки своей младшей дочери. Вот и получилось так, что все свободное время Антонина Аркадьевна проводила со Всеволодом Андреевичем. Ну и как им было не полюбить друг друга? Вскоре их взаимная симпатия стала видна невооруженным глазом. Мы с приятелями еще спорили, что серая мышка Тоня выскочит замуж вперед старшей сестры-красавицы. Но этого не происходило, Всеволод Андреевич почему-то тянул и до сих пор тянет с предложением. Очевидно, стесняется своей бедности. Кстати, он до сих пор не нашел места… И вот вчера, выслушав Ивана Ильича и наверное зная личность предмета сердца Антонины Аркадьевны, я, право, усомнился в правильности его версии, уж вы меня, Иван Ильич, за это извините. Я не стал рассказывать о своих догадках начальству и решил сначала все проверить самостоятельно, за что сегодня получил справедливый нагоняй.
— Чего уж там, — махнул рукой следователь. — Победителей не судят.
— Благодарю. Так вот-с. Первым делом я справился в адресном столе, где живут Алинские. Оказалось, что на Прямой улице, это у Киевской заставы. А от дома Тименевых до жилья Алинского путь неблизкий. Если Алинский убийца, то, совершив свое злодеяние, он должен был вернуться домой не иначе как в экипаже, в противном случае ему пришлось бы идти до рассвета. А где ночью найти экипаж на Миллионной?
— Только у «Хивы». Как же я так опростоволосился! — Тараканов с досады стукнул кулаком по столу.
— Верно. Убийство, исходя из заключения доктора, произошло не раньше чем за четыре часа до обнаружения трупа. Тименевых прислуга видела живыми около часу ночи. Получается промежуток с часу до трех-четырех утра. А в эту пору конка уже не ходит. Да и извозчики по городу не рыскают, спят по трактирам да постоялым дворам. Но в «Хиве» их найти можно в любое время суток. Остальное — просто. Я пошел к Павлу Аркадьевичу, раздобыл у него групповой студенческий снимок, на котором запечатлен и Алинский, и с ним пошел в «Хиву». Пришел я туда уже ближе к полуночи, показал карточку всем «ванькам», и один из них уверенно опознал среди изображенных Всеволода Андреевича. Вчера ночью он его вез на Прямую. Барин всю дорогу нервничал, просил гнать как можно быстрее, разговаривал сам с собой. Извозчик уже нами формально допрошен и заявил, что готов повторить свои показания под присягой.
— Михаил Алексеевич, а идите ко мне, в сыскную, должность надзирателя у меня вакантна. Впрочем, вам и моя должность подойдет, а я… Эх. Ведь это же на поверхности было! — в сердцах сказал Тараканов.
— Да. Преподал нам Михаил Алексеевич урок, и я, старый дурак, не догадался, — следователь вздохнул. — Но все же он мой ученик! В общем, Михаил Алексеевич сейчас допишет постановление о производстве обыска, получайте его и дуйте со своими орлами на Прямую. Посмотрите там все хорошенько! Даже если ничего не найдете, Алинского все равно доставьте ко мне.
— Иван Ильич, а мне можно с сыскными? — умоляюще попросил Слепнев.
— Конечно.
Алинские жили в одной из отдаленных, пустынных улиц на самом краю города. Дома в ней были деревянные, одноэтажные, большею частью очень ветхие, отделявшиеся один от другого длинными заборами. На улицу выходила дверь только одного дома — мелочной лавочки. Эта дверь была щедро украшена яркими рекламными объявлениями, преимущественно табачных фабрик. Двери же в остальные дома находились в глубине дворов, и на улицу из этих домов можно было попасть только через ворота. Появление извозчика на этой улице считалось событием довольно редким, а собственный экипаж, случайно туда забравшийся, производил всеобщую сенсацию. Весной и осенью, когда вообще все улицы российских городов, не только скромные и отдаленные, но большие и людные, покрываются обильной, непролазной грязью, кварталы Прямой превращались в неприступные крепости, окруженные непреодолимыми преградами в виде болот грязи и бесконечных луж — целых морей в миниатюре. Пробраться благополучно в дом или выбраться из него представлялось трудной, часто невозможною задачей. Нечего и говорить, что улица была девственна относительно мостовой.
Семья Алинских располагалась на дворе одного из домов, в старом деревянном флигеле, состоявшем из трех маленьких комнат и кухни.
Вся семья пила чай в гостиной. Прислугу Алинские не держали, поэтому дверь правоохранителям открыла дочка хозяйки, Елизавета. Тараканов и Маслов вошли в гостиную.
— Добрый день, господа, — поздоровалась Надежда Ивановна. — Чем обязана?
Тараканов откашлялся и оглянулся на дверь. «Где он там застрял!» — выругал он про себя Слепнева.
— Гм. Вынуждены произвести обыск.
— Что? Что случилось?
В гостиную наконец-то зашел Слепнев. Он поздоровался с матерью Алинского, вынул из новенького, прекрасной кожи портфеля постановление об обыске и протянул его вдове:
— Вынуждены обыскать ваш дом, Надежда Ивановна.
— Но почему? В чем я провинилась?
— Вы прочтите, в постановлении все указано.
Вдова нацепила на нос очки в металлической оправе и начала читать, безмолвно шевеля губами.
