Я издал протестующий возглас, пораженный ее оценкой.
– Ну, а что еще остается? – беспомощно возразил я.
– Бежать в Службу социального обеспечения и взывать о помощи.
– Чтобы прислали садовника?
– Ты чертовски хорошо понимаешь, о чем я.
– Стойкость сродни налогам, – сказал я. – Глупо платить больше, чем необходимо, но не всегда можно избежать этого.
– И можно ныть и жаловаться, – добавила она, кивнув, – или же терпеть лишения с большим достоинством.
Она хладнокровно допила шерри и предложила перейти к сути дела, ради которого я приехал.
– Попросить сохранить для меня один важный пакет, – объяснил я.
– Ну, разумеется.
– И выслушать довольно длинную историю, чтобы... -Я запнулся. – Я имею в виду, я хочу, чтобы кто-то знал... – Я снова умолк.
– На случай, если ты снова исчезнешь? – прозаически уточнила она.
Я был благодарен Хилари за ее спокойствие.
– Да, – подтвердил я. И рассказал о встрече с Вивиеном Иверсоном на скачках, передав нашу беседу о гарантиях безопасности, обрывах и скалах, падающих на голову.
– Видишь ли, – закончил я, – ты будешь этой самой скалой, если согласишься.
– Можешь рассчитывать, – пообещала она, – я буду тверда, как скала.
– Так вот, – сказал я, – я привез запечатанный пакет с фотокопиями документов. Он в машине.
– Принеси, – распорядилась она. Я вышел на улицу и вынул из багажника толстый конверт. По привычке я заглянул в щель между задним сиденьем и спинками передних кресел и подверг тщательному изучению безобидную улицу.
Насколько я мог судить, никто в машине не прятался и не выслеживал меня. Я был уверен, никто не ехал за мной от ипподрома.
Оглядываться через плечо до конца жизни. Я принес пакет в дом и отдал Хилари вместе с негативами ее фотографий, пояснив, что уже напечатал для себя снимки. Она положила все на стоявший рядом стол, велела мне сесть.
– Сначала я расскажу немного о своей работе, – предупредил я. Тогда ты лучше поймешь. – Я безмерно устал и блаженно расслабился в плетеном кресле; простоватое, волевое лицо Хилари выражало живой интерес и сосредоточенность. Жаль, подумал я, что она носит очки.
– Перед глазами бухгалтера, который долгое время работает на одном месте, особенно таком, как провинциальный город, обычно предстает полная картина местной жизни.
– Понимаю, – сказала она. – Дальше.
– Деловые операции одного клиента, как правило, находят отражение в счетах других. Например, тренер скаковых лошадей покупает корм для лошадей у торговцев фуражом. Я провожу счет-фактуру в ведомости тренера, а затем, поскольку торговец фуражом тоже мой клиент, я провожу накладную еще раз в его отчете. Я вижу, что торговец фуражом заплатил строителю за расширение дома, а позже из ведомости строителя я узнаю, сколько тот заплатил за кирпич и цемент. Я знаю, что жокей заплатил х фунтов за поездку на воздушном такси. Позднее, так как фирма воздушных такси тоже является моим клиентом, я обнаруживаю расписку в получении х фунтов от жокея. Я получаю представление о движении денег в округе... о пересечении интересов... о структуре предпринимательства. Я узнаю имена поставщиков, масштабы бизнеса, и услугами какого рода пользуются люди. Мои знания преумножаются, и в результате у меня в голове складывается некая карта, вроде обширной панорамы, где все названия знакомы и находятся на своих местах.
– Увлекательно, – проронила Хилари.
– Поэтому, – продолжал я, – если вдруг появляются совершенно неизвестные имена и вы не в состоянии найти перекрестную ссылку где-либо еще, то начинаете задавать вопросы. Сначала самому себе, потом другим. Осторожно. Вот таким образом я нарвался на неприятности в лице двух ловких мошенников, которых зовут Глитберг и Онслоу.
– Звучит, как имена комиков из программы мюзик-холла.
– Они забавны, как Черная смерть. – Я удрученно выпил глоток шерри.
– Они работали в городском совете, а составляла отчеты совета и осуществляла аудиторские проверки одна крупная лондонская фирма, которая, естественно, совершенно незнакома с подробностями местной жизни. Онслоу и Глитберг придумали строительную фирму под названием "Нэшнл констракшн (Уессекс) Лимитед", с помощью которой каждый из них прикарманил более миллиона фунтов из денег налогоплательщиков. А у меня был клиент, торговец строительными материалами, получивший несколько чеков от "Нэшнл констракшн (Уессекс)". Я никогда не слышал о "Нэшнл констракшн (Уессекс)" в какой-либо другой связи, и я подробно расспросил своего клиента. Его очевидная паника явилась красноречивым ответом. Глитберга и Онслоу судили, и они отправились в тюрьму, поклявшись отомстить.
– Тебе?
– Мне.
– Отвратительно.
– Спустя несколько недель, – сказал я, – произошла похожая история. Я наткнулся на довольно-таки странные платежи, сделанные директором фирмы электронной техники через компьютерную сеть компании. Его звали Коннат Павис. Он обокрал свою фирму более чем на четверть миллиона и сел в тюрьму, тоже обещая отомстить. Сейчас он снова на свободе, как и Глитберг с Онслоу. С тех пор я стал главной причиной краха еще двух выдающихся растратчиков, и каждый проследовал в камеру, угрожая выпустить мне кишки и перерезать глотку. – Я вздохнул. – К счастью, оба еще отбывают свой срок.
– А я думала, бухгалтеры ведут довольно унылое существование!
– Возможно, некоторые и ведут. – Я осушил рюмку шерри. – Помимо меня этих пятерых мошенников объединяет еще одно, а именно то, что из украденных ими денег не было возвращено ни пенса.
– Правда? – Похоже, она не придала большого значения этому обстоятельству. – Полагаю они лежат себе спокойно на банковских депозитах под разными именами.
Я покачал головой.
– Нет, если только они не разложены буквально на тысячи крохотных вкладов, что кажется не правдоподобным.
– Почему на тысячи?
– В наши дни банки обязаны сообщать в налоговую инспекцию о каждом депозите, проценты с которого составляют пятнадцать фунтов стерлингов и более. Это значит, что инспекции известно обо всех счетах свыше трехсот-четырехсот фунтов.
– Я понятия не имела, – откровенно призналась она.
– В любом случае, – сказал я, – мне хотелось знать, мог ли Павис, Глитберг или Онслоу из мести организовать мое похищение, и я спросил их.
– О Боже!
– Ага. Идея была не очень удачной. Они не сказали ни "да", ни "нет".
– Я мысленно вернулся в тот вечер в клубе "Виват". – Однако они сказали нечто другое... – добавил я и объяснил Хилари, что именно. Ее глаза расширились за стеклами очков, и она пару раз кивнула.
– Да. Понимаю, – произнесла она.
– Вот так, – продолжал я, – обстоят дела в настоящий момент, через несколько лет. Но теперь в моем распоряжении не только мысленная карта местного региона, но и пространное представление о большей части скакового мира с его бесчисленными взаимосвязями. Я веду дела огромного количества людей из этого мира. Их жизни – словно нити, вплетенные в большой ковер, расстилающийся передо мной, они соприкасаются между собой и перекрывают друг друга, и каждая маленькая сделка добавляет новые штрихи, помогая лучше рассмотреть узор в целом. Я сам являюсь его частью как жокей. Я ощущаю движение материи вокруг себя. Я знаю, сколько стоят седла и у кого из шорников дела идут лучше всех, кто из владельцев не оплачивает свои счета, кто играет, а кто пьет, кто копит деньги, кто жертвует на благотворительность и кто содержит любовницу. Я знаю, сколько заплатила женщина, на чьей лошади я скакал сегодня, чтобы сфотографировать своего скакуна на рождественские открытки, которые она рассылала в прошлом году. Я знаю, сколько букмекер отдал за свой "роллс", и тысячи и тысячи подобных деталей. Все они соответствуют друг другу и безвредны. Но когда они выпадают из общей картины... например, жокей вдруг начинает тратить больше, чем заработал, и я обнаруживаю, что он основал полностью новое дело и не указывает в налоговой декларации ни пенса из этих доходов... когда концы с концами не сходятся, тогда я вижу чудище в волнах. Лишь мельком, тщательно спрятанное... Но оно наверняка там.
