Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
За забором под вишнями играли мальчишки, те самые, для которых пару лет назад Алена спрашивала покрывалки. Из диких детдомовских зверьков получились славные домашние ребятишки. Я спрашивала Алену еще до того, как город оказался полностью отрезан от внешнего мира: «А вы чего же не уезжаете?» – хотя вообще-то задавать такие вопросы было неприлично. Кто мог – уехал. Она только вздохнула: «Ну куда мы там мыкаться с четверыми, по чужим домам, милостыню просить? Здесь сад, огород, крыша над головой, соседи, работа какая-никакая у мужа… Денег не будет, земля прокормит. А обстрелы, ну что обстрелы… Подвал у нас хороший. Вас засыпет, мы откопаем. Нас засыпет, вы откопаете… Чего загадывать…» Мальчики играли в войну и спорили, кому из них быть украинским солдатом:
– Я фашистом не буду! – заходился криком младший, которого силой пытались назначить на эту роль.
Дома было полно непеределанных дел, но вернувшись в комнату, я как заговоренная сразу же потянулась к компьютеру. Когда сидишь в подвале, прижимаясь спиной к холодной влажной стене, то начинаешь бояться, что, если в дом угодит снаряд, ты попадешь в ад. Ну не в рай же… За какие шиши? Когда сидишь в интернете, понимашь, что ты уже там. Хорошо, что Лида не знала об этой моей мании, она бы наверняка запретила. Я сама запрещала себе несколько раз, но необъяснимая притягательность была в этом всеобщем безумии, от него невозможно было оторваться. Читая столичных блогеров, обличающих «колорадов», я вспоминала киевскую панику начала лета, когда все были убеждены, что город вот-вот начнут бомбить русские самолеты. Трудно было отделаться от мысли, что сегодняшняя ненависть – дитя того вчерашнего страха. Обороты вроде «ватные зомби с промытыми пропагандой мозгами» сделались расхожими речевыми клише. И бесконечным рефреном неслось со всех сторон – вы заслужили, вы это заслужили. Как заявил один патриотичный священник девушке из Донецка: «Це голота з автоматами, яку треба знищити, а вы повинні пройти очищення кровью». И когда посреди всего этого шабаша кто-то прекраснодушный восклицал: «Да как же это можно не любить страну, в которой живешь?!» – мне хотелось крикнуть в ответ: «Я родилась в другой стране! Вашей тогда еще не было. Другая страна давала работу моим родителям, растила меня, учила отличать зло от добра, а ваша страна меня сейчас убивает!»
Вспомнила, как в детстве мы несколько раз ездили на Урал к маминой родне. Ехали в поезде почти трое суток, и все вокруг было наше, мое – просторный край, полный народов, говоров, городов. И как потом, в девяносто первом году, все, что я привыкла считать своим, враз оказалось отрезано, отсечено. Больше я не видела ни тетю Нину, ни дядю Сашу.
Каковы ни были предпосылки к развалу Союза, рушили его обманом – писали одно, говорили другое, подразумевали третье. Обещали сохранение, да что там сохранение – упрочение всех связей, первый президент независимой Украины так прямо и клялся в обращении к русским соотечественникам: «Гарантирую вам сохранение полнокровных, беспрепятственных связей с Россией», «ни в коем случае не будет допускаться насильственная украинизация русских». В зазор между вчерашним обещанием построить «общий дом для украинцев и русских» и действительным намерением узаконить грабеж в «национальном» формате сегодня лилась кровь. Оказалось, что границы, установленные обманом, вовсе не «священны» для людей, живущих у этих границ. Экая неожиданность, правда?..
Много говорили о российском вооружении, и правда – оружия вокруг стало внезапно очень много, казалось, свежее молоко на рынке раздобыть сложнее, чем автомат. Но если оружие и впрямь поступало с той стороны границы, то рук готовых его подхватить здесь хватало. С каждым артобстрелом, с каждым днем вокруг становилось все больше людей, которым было кому и за что мстить. Солдат по обе стороны фронта вязали кровью, точно в бандитские девяностые, но масштаб, конечно, был несопоставим.
Бабушка Катя умерла в девяносто восьмом в Свердловске, который теперь Екатеринбург, у мамы не было денег поехать на похороны. Последние годы связь с родней совсем прервалась. Сколько нас было таких разломанных, расколотых семей по обе стороны границы? Я хорошо понимала горе тех, кто привык считать своим Крым, я бы поплакала и, может быть, даже возмутилась российской агрессией вместе с ними, если бы они согласились признать и мое право плакать о «своей Москве», «своем Урале», «своем Тбилиси», отнятых у меня в девяносто первом. Но они отказывались считать мое горе горем, мой рухнувший мир миром, а не «тюрьмой народов». «Советский союз должен был распасться», – повторялось с той же страстью, с какой старик Катон убеждал римлян, что «Карфаген должен быть разрушен». Подобная ожесточенность вымораживала мое сочувствие. Если мой дом должен был быть разрушен, то с чего вы взяли, что вашему суждено устоять? Рушить, так рушить…
В конечном счете все равно приходишь к пониманию, что «своя» страна – не более чем иллюзия, и своего у тебя только и есть, что клочок земли под ногами, к которому ты прирос, прикипел сердцем, дом, улица, город, ближайшие окрестности, может быть… Не больше. Ты понимаешь и принимаешь, что мал и одинок, смертен и слаб, и перестаешь пытаться компенсировать это наносным национальным и государственным величием. И «своего» у тебя остается два квадратных метра подвала, спрятаться от бомбежки.
В социальных сетях место псов войны заняли котики войны. Котенок, спящий в каске солдата ВСУ, герой, спасший беременную кошку из завала, – это уже про ополченца. Симпатичные мальчишеские лица в одинаковом хаки. Мне оставалось только гадать, смотрели ли люди, которые размещали в сети все эти фотографии, старый американский фильм «Хвост виляет собакой» или же уверенность, что на чьей стороне больше котиков, тот и прав, уже успела стать частью коллективного бессознательного. Финальное коммюнике цивилизованной войны двадцать первого века должно выглядеть следующим образом: «В ходе ведения боевых действий ни один котенок не пострадал!» А люди… кто их считает, этих колорадоукропов.
Между котиками размещали фотографии убитых детей с одной стороны и трогательные детские рисунки в поддержку героев АТО – «Ми, дiти Украiни, пишаемость Вами!» [26] – с другой. С детьми, в отличие от котиков, паритета не получалось. Мертвые дети в смысле пропагандистского эффекта безусловно выигрывали у живых, но поскольку предъявить миру невинных киевских младенцев, убитых луганскими террористами, было невозможно, приходилось повторять проверенное: «Они сами себя обстреляли». Это работало. Но не так хорошо, как котики…
В письменном столе много лет валялась тетрадка моих подростковых стихов, но именно сейчас мне стало особенно жалко, что вместе со мною «если что» в небытие канут и эти неловкие строчки. Благословляя длящееся затишье, я набрала на компьютере любимые четверостишия, создала страничку на бесплатном хостинге и забросила туда стихи, свои детские фотографии, несколько маминых и папиных черно-белых карточек. Пусть от нас останется хоть что-нибудь. Если что.
В полдень над городом раздался новый незнакомый звук, низкий и мощный. Мы с мамой, не сговариваясь, выбежали на веранду и увидели, как за вокзалом над рекой заходят военные самолеты и очередью выпускают ракеты по домам на том берегу. Мы стояли, держась друг за друга, плакали и не слышали звука собственных рыданий в плотном гуле двигателей. Завтра такие же самолеты могли пролететь и над нашим домом, но разрушение чужой жизни ранило больнее, чем страх за собственную. Самолеты отстреливались минут пятнадцать, потом улетели, и в дело снова вступила артиллерия. Но «гупало» пока еще не над нами, пока еще в стороне.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
