Скандальное заявление вызвало новый шквал эмоций со стороны научного мира и обожающих пикантные штучки парижан. Доверчивая часть граждан тут же поверила фальсификатору, а вторая – разумная и образованная – начала требовать объяснений. Лувру ничего не оставалось делать, как начать собственное расследование этой запутанной истории.
После публикаций в газете о мошеннике с Монмартра в прессе появилось сообщение господина А. М. Левинзона, пожелавшего восстановить справедливость. Он возмущался наглой ложью француза, приписывающего себе лавры господина Разумовского. В статье он рассказал о том, как этот черезвычайно талантливый и крайне порядочный человек много лет работал в его лавке, и о том, как перед эмиграцией во Францию он заходил к Разумовскому в гости в то самое время, когда ювелир работал над тиарой.
Вейз мир! Уже через несколько дней наиболее шустрые представители прессы штурмовали квартиру Ефима. На все вопросы он отвечал неопределенно и не спешил подтверждать свою причастность к изготовлению шедевра.
– Может быть, эта моя работа, а может, и нет, – уклончиво отвечал он с улыбкой собравшимся корреспондентам. – Пока не увижу тиару собственными глазами, не могу признать ее своей.
Такое заявление только подогрело интерес у правительства Франции и жаждущей сенсаций публики. На адрес Разумовских посыпались письма с подкупающими предложениями в обмен на информацию из первых уст. Цунами набирало силу. После первой волны последовала вторая, и более мощная. Фиму пригласили на беседу во Французское консульство, где с легким пристрастием провели допрос. Будучи человеком неглупым и порядочным, он рассказал все как есть и согласился повторить то же самое в Париже, если ему и его семье выделят 1200 франков на проезд и проживание. Консул запротоколировал разговор, дал расписаться и отправил информацию на Родину дипломатической почтой.
После такого поворота событий Министерство народного просвещения назначило профессора Сорбонны Клермон-Ганно специальным уполномоченным по расследованию этой шумной истории. А он, в свою очередь, попросил правительство выделить господину Разумовскому необходимую сумму.
На следующей встрече с консулом Ефим получил не только деньги на поездку, но и заманчивое предложение, о котором только можно было мечтать.
– Господин Разумовский, я с большой симпатией отношусь к вам и вашему таланту, поэтому хочу вас попросить приехать в Париж под чужим именем. Никто не должен знать о вашем визите. Вопрос, который придется решать нам всем, касается Академии наук. Ее честь пытаются очернить, а нам с вами предстоит восстановить правду и разоблачить группу мошенников, греющих руки в государственном кармане. И второе, о чем я собирался поговорить. Для подтверждения ювелирной квалификации вам понадобится продемонстрировать несколько своих работ. Совершенно спокойно вы можете нам доверить самые лучшие произведения. Консульство переправит их в Париж.
Счастью мастера не было предела.
– Мэри, мне все-таки придется уехать во Францию, – сообщил Ефим жене, вернувшись домой.
– Значит, не обошлось.
– Не обошлось, и я этому бесконечно рад. Представляешь, наконец-то мои произведения законным путем появятся в Европе! – ликовал Фима. – Париж сможет по достоинству оценить все, над чем я трудился много лет. Мэрька, как ты и хотела, я стану знаменитым!
– Ой, Фимочка, что-то мне страшно делается через эту историю. Недолюбливала я этого Гендлера и правильно делала. Скользкий тип. Арестуют тебя из-за него, а ты и оправдаться не сможешь.
– Это еще почему?
– Вы умеете говорить по-французски, господин Разумовский?! – расплакалась Мэри на плече у мужа.
Звездный час приближался со скоростью парижского экспресса. Как всякий разумный и наученный опытом человек, Фима сделал несколько экземпляров копий рисунков, фотографий и схем тиары. Во избежание потери, один пакет он отправил с дипломатом, второй – почтой, а третий взял с собой. Как он был прав! Уже в Париже из чемодана исчезли привезенные бумаги. Кому-то сильно не хотелось, чтобы правда о тиаре всплыла на поверхность. Не менее чудным образом в это же самое время американский миллионер высказал жгучее желание приобрести тиару за огромные деньги. Смешной человек! Кто же ее отдаст, когда скандал в самом разгаре, а на кону честь самого авторитетного музея в мире! Таким образом, избавиться от нее тоже не получилось.
В начале апреля 1903 года Ефим поселился в гостинице «Централь» под фамилией Бордес. Уже на второй день он посетил министерство иностранных дел, где ему отдали переправленные дипломатической почтой эскизы. Встреча с Клермон-Ганно проходила в полном секрете. Вопросы профессора переводились быстро, четко и фиксировались секретарем, равно как и Фимины ответы. Уже с первых минут стало понятно, что он разговаривает со специалистом высокого уровня. Господин Клермон обладал не только обширными историческими знаниями, но и имел весьма глубокие понятия в ювелирном деле. «Как готовился сплав золота? Какими инструментами делался тот или иной фрагмент? Какие исторические сцены были изображены на короне и что взято за образец? Какие вес, диаметр и высота тиары?» Один за другим в адрес мастера летели вопросы. Ефим абсолютно честно рассказывал все, что касалось процесса работы.
После беседы состояние Ефима было словно у шахтера, отработавшего смену в угольном забое. Такого психоэмоционального напряжения он еще никогда не испытывал. С одной стороны, интересно беседовать с интеллигентным, эрудированным человеком, но с другой, немного пугал напор, а также ответственность, о которой то и дело напоминал профессор. Фима старался быть спокойным и максимально открытым. Честь Лувра волновала его не так сильно, как его собственная. Он знал жизнь и хорошо понимал, что любая тяжба может легко обернуться против честного человека, если этого возжелают сильные мира сего. Но, как бы там ни было, после первой беседы между ним и господином Клермоном-Ганно появились точки соприкосновения и даже симпатия. Фима это почувствовал на интуитивном уровне, а интуиция его никогда не обманывала.
Следующая встреча проходила в расширенном составе. Кроме уже знакомых людей, добавились эксперты из Лувра и ювелиры. Вновь полетели вопросы со скоростью отточенных стрел. Уже с самого начала чувствовались негативный настрой, желание уличить мастера во лжи и объявить его самозванцем. Как бы Ефим ни старался, любой ответ вызывал насмешку и еще большую подозрительность. Фотографии тиары, сделанные сразу же после ее изготовления, схемы, рисунки и даже пометки страниц, откуда взяты идеи, тоже оказались «наглой подделкой». Эксперты требовали макет тиары. Фима не на шутку призадумался, потому что абсолютно не понимал, что именно от него хотят. Видя, как мастер стушевался, ювелир Фализ заметно оживился.
– Господа, у него нет макета! – злорадствовал он. – О чем говорить с ним дальше!
– Что такое «макет»? – наконец-то набравшись храбрости, спросил Ефим.
– Вы слышали?! И он еще называет себя ювелиром! – не унимался тот. – Макет, да будет вам известно, есть изготовление будущего изделия из воска, и только потом уже его отливают из золота или серебра.
