– Хо, ваше величество! Может, оставить вас с новой подругой наедине? – донесся издалека голос Пурны, но потом она склонилась над Марото – с кремневым пистолетом в одной руке и какури в другой.
Из ствола покрытого богатой филигранью оружия поднимался дымок, и кровь стекала по лукообразному изгибу длинного ножа. Девчонка успела нанести под глаза несколько черных и оранжевых полосок, прежде чем созвала остальных пижонов на более важное дело. Она вытерла нож о спину своей жертвы, потом убрала в черные кожаные ножны на усеянном стразами белом поясе.
– На вид клевая парочка.
– Эй… – Марото не узнал собственный голос – тот будто прилетел откуда-то сверху. – Помоги вылезти.
– Да-да, я… Ффух, это что, застряло внутри? – Пурна отдернула руку, которую протянула ему, и указала на собственное ухо. – Ты умираешь? Она у тебя в мозгах?
– Помоги встать, и я отвечу. – Собственный голос показался Марото еще более далеким. Нужно сделать все быстро, пока он не вырубился. – Только помедленнее.
Пурна подчинилась, ногой спихнув с него мертвую наемницу, и протянула ему руку, но он оттолкнул ее и упал обратно на песок, изо всех сил стараясь не сблевать. Похоже, встать – не такая уж хорошая идея. Фффу-у-ух.
Пурна продолжала щебетать, только голос звучал еще отдаленнее:
– Арьергард тоже был с ними в сговоре, ты знаешь? Они думали, все пройдет без сучка без задоринки, хитренькие такие: велели нам побыстрей выходить из фургонов, неодетыми. Здорово, что я уже всех разбудила и велела приготовить оружие, прежде чем пошла искать охранников, иначе кто знает, что бы случилось! Им не понравилось, что мы выходим с заряженными ружьями, они так и сказали, и тут я заглянула в ястроглаз Дигглби, а ты как раз бросился на Джиллелэнда. Я скомандовала, и мы их перестреляли.
Пурна набрала в грудь побольше воздуха, чтобы закончить доклад. Марото предположил, что она может несколько минут удерживать дыхание под водой.
– Потом мы взяли их верблюдов и поскакали помогать тебе, а Дигглби, Дин и Хассан погнались за двоими, которые сбежали, – они прятались в том засадном фургоне с арбалетами, но мы их вышибли. Вряд ли есть раненые… кроме тебя.
– Чудесно, – простонал Марото. Даже лежа ничком в грязи, он чувствовал себя так, будто балансировал на носу лодки посреди урагана, лишь чудом не выпадая за борт. – Из тебя получается неплохая помощница, детка.
– Помощница? – Пурна вздернула толстенные, подрисованные карандашом брови. – Ты когда-нибудь слышал песни, Марото, хоть одну? Я дерзкая юная героиня, а ты утомленный старый мастер, которого я уболтала меня учить.
– Звучит ужасно, – отозвался он, внезапно задумавшись, не собирается ли умереть прямо сейчас. Опустив взгляд на онемевшее тело, он обнаружил, что левая нога вся мокра и красна. – Это значит, ты будешь делать то, что я тебе говорю?
– Пока ты не умрешь – конечно. – Слабый голос Пурны еще пуще взбудоражил находившееся под Марото незримое море. – Возможно, в конце тебе придется пожертвовать собой, чтобы спасти меня.
– На это не рассчитывай, – ответил он.
Горячий воздух отдавал кровью и металлом.
– Ну, мы посмотрим, протянешь ли день, – ты, может, уже перескочил к этой части песни.
Вот это была демонски неприятная мысль, мало украшавшая его виды на будущее.
– Ты хочешь быть моей ученицей?
– Больше всего на свете. – Пурна сжала его огромную руку двумя своими. – Когда придет время, клянусь, я отомщу за тебя, Марото.
– Здорово, – согласился он. – А до того побудь хорошей девочкой и помоги мне разрубить эти тела.
– Извини? – Пурна уронила его руку, и та упала ему на грудь с тяжестью боевой кувалды.
– Пополам. Каждое. – Поспать вдруг показалось супер-пупер-идеей. Почему он так мало спал? Демоны свидетели, он заслужил сон.
– Ты уверен, что не хочешь, чтобы служанка Кеза о тебе позаботилась? – скептически произнесла Пурна, и, прежде чем Марото успел сказать, что никогда не говорил, будто не нуждается в хирургах, тьма, всегда таящаяся за глазами смертных, вздыбилась и обняла его. «Я тоже по тебе скучал», – подумал он, отключаясь на песке, со стрелой в ухе и кровавой ухмылкой во весь рот – она так и осталась при нем.
Глава 19
Очереди в публичные исповедальни были в Диадеме делом обычным. Сотни за сотнями горожане выстраивались каждое утро – вереница грешников протягивалась от стены с дверями в Низшем Доме Цепи вниз по подводящим лестницам до улиц совсем уж далеко внизу. После пира или праздника очереди исчислялись десятками тысяч, и горожане ждали весь день и всю ночь, чтобы провести пять минут в одиночестве в исповедальной кабинке.
Клир и аристократия имели собственные кабинки в Среднем Доме Цепи, и там редко приходилось ждать больше часа. Когда сестра Портолес добралась до начала очереди и исповедальня открылась, она вошла в тесную кабинку, не выждав обычного времени для проветривания и охлаждения. Старый священник, покидавший кабинку перед ней, только что убрал из-под скамьи тонкую, едва горящую свечу, а Портолес уже помещала в нишу свою – толстую, сальную. Усевшись на узкую скамью, она обнаружила, что железные полосы еще теплые от предыдущей свечи.
– Матерь, прости меня, ибо я нечиста.
Портолес никогда не удавалось формулировать мысли так четко, как в исповедальне. Во всех уголках Звезды, во всех чертогах церкви – нигде она не чувствовала себя как дома… разве что на собственной покаянной скамье после исповеди. Предвкушая наказание, она сменила белье, которое обычно защищало ее от грубой шерстяной рясы, на волосяную рубашку, ошейник и туго затянутые на бедрах подвязки из колючих стеклянных четок. Каждый из четырех тысяч шагов от ее кельи до исповедальни был пыткой трением. Волос нижней рубашки обрел твердость стали от первой же капли пота, и, несмотря на броню мозолей, натертые соски и покрытые шрамами бедра уже кровоточили к тому времени, когда сестра добралась до очереди.
– Как давно ты в последний раз очищалась? – Решетка, отделявшая кающегося от исповедника, была железным подобием лица.
Портолес слыхала, что решетка сделана такой специально: невинный видит благосклонный лик Падшей Матери, Спасительницы Человечества, а грешник созерцает звериную харю ее мужебрата, Творца Мира, Обманщика Ангелов и Смертных. Портолес всегда видела только его, но ведь она никогда и не приходила в кабину свободной от греха.
– Почти четыре и двадцать часов, – ответила она, поражаясь тому, как сильно изменился мир за столь краткий срок.
– Сколько греха может накопить одна из избранных Падшей Матерью за столь малое количество часов? – спросила исповедница, и Портолес заерзала на быстро нагревающемся сиденье.
До Курска это было вершиной ее желаний – прийти сюда и исповедаться в своей порочности, чтобы стать свободной от собственной зловредной демонской природы пусть даже только на те минуты, когда скамья пропаливала полосы на рясе и плоти под ней и когда затем цепи бича лизали ей спину и груди, а шипастый венец целовал лоб. Теперь желание искупления боролось с приказами, отданными королевой Индсорит, и, несмотря на уверенность той в своей подданной, Портолес замялась, не зная, как продолжить.
