— Поэтому ему иногда приходится уезжать. Я прекрасно понимаю, как тяжело Тони, и не хочу лишний раз причинять ему боль. Он говорит, что лучше будет жить со мной по моим правилам, чем с кем-то другим, но неловкие ситуации порой возникают.
Они подъехали к светофору и притормозили. Софи высвободила пальцы и стала сгибать их и разгибать, как будто больше ничто ее не занимало.
— Я пообещал Тони, что поеду с ним в Италию на месяц, а потом начну искать для нас с тобой квартиру. Мне пришлось нарушить обещание, и он очень расстроился. Конечно, Тони видит, как я к тебе отношусь, но он ведь любит меня. А любить человека и сознавать, что ты для него на втором месте, — очень трудно. Уверен, что ты это понимаешь.
Софи уперлась локтем в спинку сиденья и внимательно посмотрела на отца. Она попыталась представить, каково это — влюбиться в него. Ее взгляд скользил по ровным чертам его лица, по светлым, чуть длинноватым волосам — уже немного редеющим на висках, по шее в расстегнутом воротнике. Затем она посмотрела на его руки, талию и немного худые ноги в хлопчатобумажных брюках и на лодыжки над черными замшевыми туфлями. Софи вспомнила, как гордилась раньше своим папой. Однажды, во время ссоры, она заявила Адаму, что у ее отца по крайней мере есть стиль. И утонченность. Адам чуть не умер от смеха. Он катался по полу, гогоча и раскидывая подушки. «Утонченность! — вопил он. — Утонченность, говоришь?!»
Машина снова тронулась.
— Словом, мне еще многое надо уладить, прежде чем мы с тобой сможем куда-то двигаться. Я имею в виду нашу жизнь вместе.
Софи отвела взгляд и села прямо. Надо же, как странно: сейчас он ждет ее поддержки в отношении незнакомого человека, но ему даже в голову не пришло спросить ее мнение, когда он бросал маму. Софи хотела дождаться знакомой волны гнева, чтобы произнести эти слова вслух, однако ее не последовало. Вместо ярости она почувствовала усталость, скуку и какой-то новый страх, свернувшийся холодным клубком в животе.
— Софи! — Фергус мягко сменил передачу и свернул за угол, чуть не задев мальчика, рассеянно слушающего плейер. — Будь любезна, скажи что-нибудь.
Она потянулась к шее — бус там не было.
— Мне хотелось знать, гей ты или нет.
— Я уже сказал: нет. Откровенно говоря, я не хочу больше жениться, но и один жить не хочу. Я люблю домашнюю жизнь, и наши с Тони взгляды на быт совпадают.
Софи немного помолчала и заметила:
— Но ведь он плакал, умолял тебя о чем-то. Совсем как мама.
Фергус сдавленно произнес:
— Он совершенно не похож на твою мать.
Софи начала теребить узелок голубых бус на запястье.
— Съезди с ним в Италию.
— Я очень благодарен тебе за такое предложение, но это исключено. Ты для меня важнее.
Софи размотала шнурок и стала водить по нему бусы из стороны в сторону.
— Я не хочу брать на себя ответственность. Не хочу, чтобы ты винил меня за ссору с Тони…
— Ты тут ни при чем.
— Еще как при чем.
Фергус заехал в маленький карман для автобусов и остановился.
— Софи…
— У меня куча проблем, — перебила его она. — Мама с Лоренсом, мое будущее и… — Софи не хватило духу упомянуть задержку, — …и еще ты. Я не хочу разбираться с твоими проблемами. Сначала сам разберись с ними, а там видно будет.
— Но я подумал, что ты хочешь другого, — терпеливо сказал Фергус, держа руки на руле и глядя прямо перед собой. — Что я должен все бросить ради тебя. И я бросил.
— Я же не знала, что тебе надо чем-то жертвовать! Не знала, что у тебя столько сложностей и что ты будешь просить меня о понимании. — Софи завязала бусы на шее и неожиданно для себя сказала: — Мама никогда не просит. Ей не нужна моя жалость.
Наступила недолгая тишина. Фергус убрал одну руку с руля и положил ее на колено дочери.
— Я люблю тебя, — тихо произнес он. — И всегда буду любить. Просто у меня сейчас трудное время.
— Ладно, ладно. — Ей захотелось плакать. — Я подожду…
— Родная моя…
— Пока не будем искать мне школу и квартиру. — Она осторожно отодвинулась, и рука Фергуса упала с ее колена. — Я лучше вернусь домой.
Она схватила бусы и сунула их в рот.
На кухне «Би-Хауса» было чисто, тихо и темно, если не считать включенной подсветки над столом — за ним сидел Лоренс с бокалом шабли. Перед ним лежал клочок бумаги, на котором он вырисовывал сложный орнамент: из маленького шестиугольника выходили замысловатые лабиринты из спиралей и зигзагов. Лоренс часто останавливался и внимательно рассматривал свои руки, словно проводил инвентаризацию всех заусениц, порезов и мозолей. Затем он несколько секунд сверлил взглядом дверь. Никто не входил. Была уже полночь, и даже Джордж с Адамом спали.
Сегодня он не пошел к Джине. Позвонил ей вечером. У нее был веселый голос: Софи возвращалась домой.
— Слава Богу. Она сама звонила?
— Нет, Фергус. Как прошел день?
— В готовке, как обычно…
— Ничего, скоро это закончится.
— Верно.
— Зато никаких бед и приключений — уже хорошо!
Лоренс рассмеялся. Довольно натянуто. Он не смог признаться Джине, что сегодня одно маленькое происшествие потрясло его даже больше, чем визит ее матери. Он шел через бар на лестницу, чтобы подняться к себе, как вдруг через стеклянную дверь столовой увидел Хилари. Она разговаривала о чем-то с Мишель и выглядела как обычно: темные короткие волосы слегка взъерошены, очки в красной оправе, кремовая блузка и синяя юбка, поза — одна рука ка поясе, другая подпирает подбородок, — все это было до боли ему знакомо. Она немного сутулилась и вовсе не казалась грациозной или женственной, скорее неуклюжей, но именно это и поразило Лоренса в самое сердце. Он завороженно простоял у барной стойки несколько минут. Дон до блеска натирал стаканы и что-то насвистывал, а Лоренс все смотрел и смотрел на Хилари, словно то была не его жена из плоти и крови, а сам ее дух, сгущение всех его представлений о ней, воплощенный в этой высокой, стройной и властной женщине, которая никогда не придавала значения собственному образу и не знала притворства.
— Вы чего? — спросил Дон.
— Да так… смотрю…
Дон вышел из-за стойки, все еще вытирая полотенцем бокал для хереса.
— Поссорились?
— Да нет. Но что-то нехорошее назревает.
— Жаль…
Лоренс посмотрел на Дона, который последнее время носил маленькие круглые очки в изумрудной оправе и осветлял передние прядки волос.
— Ей, видать, получше стало, — проговорил бармен. — Миссис Вуд то есть. А то я уж было подумал, что она скоро разболеется.
— Тяжелое было лето…
