Я подхожу еще ближе и целую первый раз несмело – мало ли что, вдруг как треснет по чем попало. С нее станется, да и голову жалко, своя ведь.
Витоли ее вон как всегда боялся.
Поцелуй какой-то неправильный, плотно сжатые губы, никакой реакции в ответ. Не понял. Но я же чувствовал, я не мог ошибиться. Вот… нет, пошла реакция, чуть приоткрылся рот, ответила, ну я же говорил или только чувствовал – совсем запутался.
Второй, третий раз, все смелее и смелее и уже крепче и крепче. Вот она уже откинула голову и сама подставляет мне шею.
Я буквально слышу, куда она хочет, чтобы я ее поцеловал еще.
Как кто-то говорит мне: «В ушко, шейку, губы еще и еще. Как же я тебя хочу, милый», а вот это уже не поцелуя она хочет. Далеко не поцелуя. Недолго думаю. По прежнему целую и поворачиваю ее к кафедре и начинаю целовать сзади в шейку и за ушком. Чуть неудобно мне, маловат я пока все же ростом, но захочешь и не так извернешься.
Вижу, ей приятно, но она хочет больше и не того, слышу ее сомнение. Причем она сомневается в себе или, скорее, во мне. Она сомневается, что у нас хоть что-то получится с ней, и немного далекой тревоги. Вроде, а надо ли все это вообще делать и зачем это все, и да, много всего там намешано.
Я немного грубо кладу ее на кафедру и, подняв платье, опускаю ее трусики. Сам снимаю брюки еще быстрее.
Дальнейшее было неописуемо. Вы представляете себе – делать то, что хочешь, и получать то же самому в ответ. От этого удовольствие еще слаще, причем двойное, и твой организм говорит, как это хорошо и как же хочется еще.
В мыслях ты тоже слышишь, как это хорошо. Я при такой положительной обратной связи долго не смог продолжать и довольно быстро разрядился и замер, прислонившись к Натали грудью, да и всем телом.
Тем не менее она продолжала слегка подергивать своим телом, толкать меня и тянуть обратно, как бы подергивая меня за мужское достоинство уже своими женскими умениями, и только окончательно так выдоив, ну как вышло, и только через некоторое время остановившись, после тихонько застонала, медленно и протяжно выдохнув: «Витоли-и-и».
По всему ее телу прошла конвульсия, одна, другая, и она обмякла или почти легла на эту кафедру.
Я даже испугался и стал поддерживать ее, а то мало ли что. Не потеряла ли она сознание, но тут же услышал мысль. Это скорее не мысли, а эмоции Натали были. Просто я воспринимал их как слова, но слов как таковых и не было. Да и не нужны они в таком деле и месте. Вот и сейчас мысль была одна: хорошо-о-о-о-то как, и опять хорошо-о-о-о, сла-адко-оо. Мысль была медленная, тягучая и какая-то долгожданная, что ли, и… сильно желанная. Это я не понял: что, она так меня долго ждала или как?
Сколько стояли, не знаю, пока она не заговорила:
– Пусти, ну пусти же меня.
Я отстранился, хотел помочь.
Она сказала:
– Не надо, сама, и отвернись.
Отвернулся, услышал, как она что-то делала. Потом, видимо, одевалась, по крайней мере, похоже, шуршала одеждой.
– Все, можешь поворачиваться.
Я повернулся как есть.
Она на меня посмотрела, окинула всего взглядом и на то самое уже ле… висящее достоинство обратила внимание и говорит: – Хорош! Хорошо, но перед дамой надо бы и одеться все-таки, – сказано было, вроде, чуть с шуткой, но взгляд странный и чего-то ожидающий. То ли неприятностей то ли шуток от меня ожидалось, то ли еще чего. Непонятный, в общем, был взгляд у Натали. Главное, мысли ее в этот момент как обрезало, никакой подсказки. Что от меня ждут или хотят услышать?
Я: «Всенепременно, Натали, всенепременно». – Оделся. Ой, хорошо как-то, все непонятно и быстро произошло, но все равно хорошо, даже метелики в голове пронеслись у меня.
Я, чтобы не упасть, даже прислонился слегка к кафедре, блин, организм ни к черту у Витоли.
– Устал, маленький, пошли за парты посидим, – заметила мое состояние Натали Сергеевна.
Сели за парту, она подошла, села рядом взлохматила мне волосы:
– Какой же ты еще дурачок, но какой же сладкий, – и облизнулась украдкой. – Ты меня понимаешь? Не спи…
Я слегка улыбнулся, улыбкой полного дебила, действительно слегка отрубился даже.
– Значит, понимаешь, – немного с сомнением. – Эх, будь я помоложе или ты постарше, а вот что сейчас делать-то с тобой? – Такое сомнение и неверие в саму себя как бы.
– Ну, говорю, – можно примеры порешать, если хочешь или просто поговорить. Я люблю, когда вы рассказываете мне, только, понимаете, – лицо дебила плавно перетекает в лицо умудренного жизнью, ну не старца, но умудренного… – Когда вы рассказываете, я всегда знаю, где правда, а где, скажем, сказка, – понимаете? – это я намекаю ей, что если что, ложь я почувствую и распознаю. – Вас очень интересно слушать, Натали… расскажите еще что-нибудь, а, Натали? Пожалуйста…
Часть 2. Натали Сергеевна
На большой перемене в кабинете директора провели совещание учителей. Потому как совещание планировалось заранее, и было оно длительным, его совместили с обедом. Планировали, что, если что, даже продлить учащимся перемену, чуть сместив расписание начала урока.
«Думаем, никто не будет возмущаться, кх-м», – пошутил Смилин Старович, наш незабвенный старший историк.
Совещание было циркулярным, то есть передается только письмами с курьером и чаще внезапно, а по-другому – это плановые совещания, вон их график на стене висит. Вот и сейчас присутствовал помощник советника по безопасности империи и кто-то из мореходного ведомства даже, новый, я его не знаю. Он при мне еще не работал.
Совещание было о подлом нападении халифатцев на пограничный рейдер и сопровождающие его суда, это все звучало на начало совещания. Под конец или ближе к середине прояснили наконец ситуацию. Нападение было не подлым, а вроде, малое боевое сражение, вроде, и никто не виноват, но вот как-то оно вышло все нехорошо. Для себя делаю вывод. Империя, как обычно, напала на халифских купцов и уже не как обычно, что странно, получила за это сдачи. Это такое я и раньше читала или похожие доклады. Только без таких долгих вступлений, одни выжимки – кто, где, и когда, и кто виноват в том, что так вышло, а не иначе, а не как сейчас, что напали на нас, но никто не виноват.
Ну как дети, честное слово, нет бы сказать: напали мы, но не получилось, но ладно, это не главное, а собрали нас ради совсем другого. Во время нападения утоплено три наших корабля на месте и взято в плен еще семь кораблей.
Да что же это такое, там что, полноценное сражение, настоящее было? У нас же, всего 25 крупных военных кораблей, без мелочи рыбацкой, конечно. Они считай и не флот вовсе и на ситуацию в целом не влияют. Сразу в голове подсчитываю: десять кораблей, по 150 человек команды в среднем, это 1500 мореходов, из них офицеров где-то сотни полторы, а вот это уже страшно. Мне уже начинают не нравиться мои проснувшиеся аналитические способности. Дальнейшее собрание их и подтверждает, к сожалению, и реальность даже хуже, погибло 157 офицеров-дворян. Мореходов-плебеев никто не считает, а вот офицеров-дворян жалко. Даже если не все погибли, их никто не вернет или перевербуют, как Шарафика – мой Шарафик – или… или убьют, такова, к сожалению, жизнь военного на флоте.
