Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Как бы там ни было, перед статуей единорога я мысленно молюсь, чтобы у него хватило сил рано или поздно начать все сначала. Буду и дальше молиться, чтобы он, не забывая о самом важном – том, что мы называем словом «суть», – смог поскорее забыть все прочие побочные обстоятельства. Как было бы прекрасно, забудь он сам факт, что вообще что-либо забыл. Желаю ему этого от всей души. Разве это не важно, когда второй одинокий мужчина на свете переживает и молится за самого одинокого мужчину на свете (с которым даже не знаком)?
И все же – почему он собрался позвонить мне? Я его не осуждаю. Но если говорить по существу, мне по-прежнему интересно, откуда он узнал обо мне? За что мне такая любезность? Ответ наверняка прост. Эм рассказала мужу обо мне – что-то обо мне. Другое в голову не приходит. Что она про меня рассказала, можно только догадываться. Какая ценность, какой смысл был упоминать меня (специально) в разговоре (с мужем) о бывшем любовнике. Может, нечто важное, и оно связано с ее смертью? Мое существо каким-то образом бросает тень на ее смерть? Неужели она рассказала мужу, что у меня пенис красивой формы? Она часто разглядывала его, нежась на кровати в лучах вечернего солнца. Будто восхищаясь легендарным драгоценным камнем в индийской короне, она аккуратно опускала пенис на свою ладонь, приговаривая: «Какой он чудесный!» Откуда мне знать, говорила она всерьез или нет?
Неужели муж Эм позвонил мне поэтому? Во втором часу ночи выразить уважение форме моего пениса? Вряд ли. Такого быть не может. К тому же, как ни глянь, мой пенис – неприметный эрзац. Ничего особенного. Если подумать, в ее эстетическом взгляде еще тогда сквозила изрядная доля скепсиса. Что ни говори, а ее уникальная система ценностей заметно отличалась от прочих.
А может (мне остается лишь предполагать), она рассказала, как тогда в классе поделилась со мною ластиком. Ничего плохого или двусмысленного. Просто обычное легкое воспоминание из своей школьной поры. Однако нечего и говорить, муж приревновал. Пусть, скажем, Эм до сих пор переспала с двумя полными автобусами матросов, жгучую ревность мужа намного скорее распалит моя половинка ластика. Разве не так? Что ему два автобуса крепких матросов? Как бы то ни было, нам с Эм обоим по четырнадцать, а у меня к тому же от одного западного ветра твердеет в штанах. Поделиться с таким парнишкой половинкой нового ластика – само по себе происшествие. Все равно что отдать дюжину старых сараев на милость огромному торнадо.
С тех пор каждый раз, поравнявшись со статуей единорога, я присаживаюсь на лавку и размышляю о мужчинах без женщин. Почему в том месте? Почему единорог? Пожалуй, он один из них – мужчин без женщин. Еще бы, до сих пор мне ни разу не приходилось видеть их парой. Он – не кто иной, как он – всегда один, стоит, задрав свой острый рог к небу. Пожалуй, нам следует сделать его представителем мужчин без женщин, символом нашего бремени одиночества. Прикрепив значок в форме единорога на лацканы и шляпы, нам следует пройти медленным маршем по улицам мира. Без музыки, без флагов, без конфетти. Пожалуй (я, пожалуй, злоупотребляю этим словом: «пожалуй»).
Стать мужчинами без женщин очень просто. Достаточно крепко любить женщину, и чтобы потом она куда-то исчезла. В большинстве случаев (как вы это прекрасно знаете) их выкрадывают коварные матросы. Они заговаривают девчонкам зубы и быстро увозят их в Марсель или на Берег Слоновой Кости. И мы ничего не можем с этим поделать. А может, они обрывают свои жизни и без связи с матросами. С этим тоже поделать мы ничего не можем. Не только мы – даже матросы.
Так или иначе, примерно так ты становишься мужчинами без женщин. Р-раз – и готово! И тут же твое тело начинает пропитываться красками одиночества. Как пятна от красного вина на светлом ковре. Каким богатым опытом домоводства ты б ни обладал, вывести это пятно будет очень непросто. Пожалуй, со временем оно немного выцветет, но само пятно так и останется там вплоть до твоей кончины. У него есть своя компетенция, а временами – даже официальное право голоса в качестве пятна. И тебе не остается ничего другого – лишь проводить свою жизнь, созерцая его изрезанные контуры и плавную смену его цвета.
На свете множество звуков, и каждый слышится по-разному. У всех по-разному сохнет в горле, растут волосы. Даже в «Старбаксе» каждый работник обслуживает по-своему. Соло Клиффорда Брауна тоже звучит по-другому. Двери в метро открываются иначе. И расстояние, если идти пешком от Омотэ-сандо до Первого квартала Аояма, будет совсем другим. И даже если тебе посчастливится встретить новую женщину, какой бы прекрасной она ни была… нет, не так – чем красивее она будет, тем сильнее ты с самого первого мига встречи начнешь думать о том, что ее потеряешь. А мистическая тень матросов, иностранные слова, которые они произносят (по-гречески, по-эстонски или по-тагальски), не оставят тебя в покое. Тебя вынудят запомнить названия всех экзотических портов мира. Почему? Потому что ты уже знаешь, каково мужчинам без женщин. Ты – светлый персидский ковер, а одиночество – пятна от не пролившегося бордо. Вот так одиночество доставляется из Франции, а боль душевных ран привносится с Ближнего Востока. Для мужчин без женщин мир – огромная толчея, точь-в-точь как на обратной стороне Луны.
Мы встречались с Эм около двух лет. Срок не так уж и велик. Но то были важные два года. Можно сказать, всего два года. А можно – на протяжении долгих двух лет. Все зависит от того, как посмотреть. Встречались – это громко сказано. От силы два-три раза в месяц. У нее были свои причины, у меня – свои. И, к сожалению, в то время нам уже было не по четырнадцать. Все эти мелкие обстоятельства, в конечном итоге, нас и погубили. Пока я пытался покрепче прижать ее к себе, плотная мрачная тень матроса сеяла острые кнопки метафор.
Я и теперь прекрасно помню, что Эм любила «музыку для лифта». Это определенный стиль музыки, хорошо подходящий для поездки в лифте. Перси Фейт, Мантовани, Раймон Лефевр, Фрэнк Чэксфилд, Фрэнсис Лей, «Оркестр 101 струна», Поль Мориа, Билли Вон. Она фатально любила эту (как я ее называю – беззубую) музыку. Плавная, бесконечная струнная группа, приятно вступающие деревянные духовые, засурдиненные медные духовые, нежно ласкающие душу звуки арфы. Никогда не разваливается чарующая мелодия, гармония сладкая, будто сахарная вата, запись с хорошо различимым эхосигналом.
Я, когда ездил в машине один, слушал рок или блюз. «Derek and the Dominoes», Отис Реддинг, «The Doors». Но Эм ни за что не позволяла мне ставить такое. Приносила бумажный пакет с очередной дюжиной лифтовых кассет и слушала их от начала одной стороны и до конца другой. Мы бесцельно ездили на машине в разные места, и она, погрузившись в кресло, тихо шевелила губами в такт мелодии Фрэнсиса Лея из «13 jours en France». Прекрасными, сексуальными губами, слегка подведенными помадой. Иногда мне казалось, что у нее этих кассет десять тысяч. Еще у нее были прямо-таки энциклопедические знания о такой вот невинной музыке со всего мира, так что она вполне могла открыть «Музей лифтовой музыки».
Во время секса, разумеется, тоже всегда играли мелодии этого жанра. Интересно, сколько раз застала нас в объятьях «Летом на даче», самая популярная аранжировка Перси Фейта? Стыдно признаться, но и теперь, когда я слышу эту мелодию, сексуально возбуждаюсь. Дыхание нарушается, лицо пылает. Хоть по всему свету ищи, пожалуй, никто, кроме меня, не начинает возбуждаться при первых тактах «Летом на даче». Хотя нет, может, ее муж тоже. Так что придержу местечко и для него. И поправлюсь: хоть по всему свету ищи, пожалуй, только два человека (включая меня) станут возбуждаться от мелодии к кинофильму «Летом на даче». Так будет лучше.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
