Я снова в «своей» камере. Сижу здесь уже несколько часов. Перебираю в уме все, что я сказал этим подготовишкам, жалею, что наговорил много лишнего, потом жалею, что не сказал это лучше. И так по кругу.
У входа возникает силуэт.
– А, ну вот я тебя и нашел, – говорит Арран и садится со мной рядом. Он в лагере с тех пор, как меня подстрелили, мы видимся каждый день, но у нас почти никогда нет времени поговорить наедине.
– Привет.
– Новеньких пугаешь, я слышал.
А, так вот в чем дело! Наябедничали. Я говорю:
– Да, мы поругались, но ты можешь гордиться мной, Арран: я никого даже не ударил. И вообще был спокоен, как огурец.
– То-то они со страху чуть в штаны не наложили.
Я не могу сдержать улыбки.
– Жалуются, что ты грозился их убить.
– Чего?
– Селия им тоже не поверила. Она сказала, что ты либо убиваешь, либо нет, а понапрасну никогда не болтаешь. Я пообещал ей, что узнаю твою версию. Хочешь рассказать мне, что там у вас случилось?
– Не очень. – Потом я добавляю: – Они болтали обо мне всякие глупости. Ну, я не сдержался и наговорил кучу глупостей им. Я не говорил, что убью их, просто посоветовал держаться от меня подальше.
– А-а, завуалированная угроза…
Ну, может, они так это поняли.
– Я никого из них не собираюсь убивать, Арран. Слишком они глупые.
– Вот и хорошо. Я в тебе даже не сомневался.
– Может, поговорим о чем-нибудь другом?
– Давай.
Мы еще долго сидим и говорим о его делах: он учится лечить людей. Он заканчивает такими словами:
– Ван многому меня научила. Конечно, мне предстоит узнать еще больше, но она сильно мне помогла. Правда, лечить сейчас почти некого. Все либо живы-здоровы, либо умерли. – Он смотрит на меня. – Даже не знаю, считать это провалом или удачей.
– Если все умерли, значит, провал, – говорю я. Но, подумав, добавляю: – Хотя нет, это еще не провал. Главное, что ты делаешь все, что можешь, Арран.
Мы еще какое-то время сидим рядом, потом он обводит рукой стены из мешковины и говорит:
– Все это для какого-то нападения, как я понимаю.
Значит, Селия ему не сказала. А ведь я снова буду убивать людей, и среди них будет Джессика, его сестра и моя тоже, по матери.
– Арран…
– Да.
– Не ненавидь меня.
– Я тебя не ненавижу.
– Я имею в виду, потом. Что бы я ни сделал. Пожалуйста. Я знаю, ты никогда меня не поймешь, но, пожалуйста… – И я смотрю на него, а он отвечает мне своим обычным взглядом. Честно и открыто смотрит мне прямо в глаза. И говорит:
– Ты же мой брат. Мой младший братик. Я не могу тебя ненавидеть. Ни сейчас, ни после.
Я пододвигаюсь к нему поближе, он обнимает меня и прижимает к себе.
– Я тут хотел сказать тебе кое-что, – его голос очень тих и немного дрожит, – в смысле, ничего плохого, просто думал с тобой поделиться…
Я слегка отодвигаюсь, чтобы лучше видеть его лицо, а он улыбается, но в глаза мне больше не смотрит.
Кажется, он нашел девушку. У Аррана никогда не было подружек. Ну, по крайней мере, когда я еще жил дома, не было. Тут я понимаю, что даже не знаю, был ли у него кто-нибудь потом, когда меня забрали.
– Ну? – спрашиваю я, подаваясь вперед и заглядывая ему в глаза. И невольно улыбаюсь.
– Ну, в общем, да… У меня есть подружка. – Он морщится. – Терпеть не могу это слово. Я хотел сказать, что у меня кое-кто есть… она мне нравится, и я ей тоже нравлюсь… мы с ней друзья… хотя нет, больше чем друзья. Это приятно. И так неожиданно… я совсем не думал…
Я стараюсь улыбаться не слишком широко.
– Я ее знаю? – спрашиваю я. А сам думаю: наверняка знаю. И тут мне становится нехорошо. Ой, только бы не одна из этих подготовишек, которые обо мне судачили. – Блин, я что, все испортил? Если да, то я… но она… в смысле, ты… – Нет, правда, зачем ему такая девчонка?
Вид у Аррана сконфуженный.
– Ничего ты не испортил. Адель слишком большая умница, чтобы бояться кого-то, даже тебя.
– Адель. Та, у которой кожа превращается в металл, да?
– Со мной она не часто это проделывает.
– Она отлично дерется.
– Но я не поэтому к ней привязан.
Я фыркаю.
– Почему же?
– Она добрая, заботливая и веселая. А еще она хорошенькая, у нее такие волосы…
Мы еще несколько минут сидим молча, пока я перевариваю его новость. Да, я понимаю, чем она могла зацепить Аррана. Адель и умна, и привлекательна. А еще она Черная Ведьма.
Я говорю:
– Знаешь, она ведь Черная. Если у вас будут дети, то…
– Да мы всего пару недель как знакомы, с тех пор, когда ты был ранен. А ты уже сразу о детях!
– Извини, но ты же понимаешь, о чем я, – я улыбаюсь ему.
– Я знаю, о чем ты. Может быть, в будущем, когда Альянс придет к власти, на свет появится много маленьких полукодов. Но, как я уже говорил, мы с Адель не так давно знакомы.
– Надеюсь, что тебе с ней хорошо.
– Спасибо. Очень.
Он улыбается, смотрит на меня смущенно, а я отвечаю ему счастливым взглядом – какой он милый, и какой невинный, – и тут же понимаю, что они с Адель наверняка говорили обо мне. И не просто говорили, а говорят, ведут, можно сказать, долгие дискуссии.
– Хочешь вернуться к ней? – спрашиваю я его.
– Нет. Я хочу остаться с тобой.
И он снова становится тем самым Арраном. Тем неторопливым, уютным, домашним Арраном. Способным быть нежным, как никто другой.
Немного погодя он говорит:
– Помнишь тот рисунок – мы с тобой в лесу – который ты нарисовал в день моего Дарения? Я его храню.
Конечно, я помню. Помню, как я рисовал его, как скатал в трубочку и положил на кровать Аррана, а потом нагнулся и поцеловал его в лоб перед тем, как уйти. Только теперь мне кажется, что это был не я, а кто-то другой.
– Ты еще рисуешь? – спрашивает он.
– Давно не рисовал.
– Напрасно.
– А ты еще смотришь старые фильмы?
– Хотелось бы. Когда все это кончится, я пообещал себе: засяду перед телевизором и целый день буду смотреть старое кино. Устрою марафон комедий: Бастер Китон и Чарли Чаплин, самые старые, что ни на есть. Их я просто обожаю.
– Да ты их все любишь. – А я люблю быть рядом с ним.
– Я скучаю по прошлому, – говорит он.
