Все газеты писали о том, что жертв могло быть намного больше, если бы не девочка, Анжела К., самая старшая воспитанница этого интерната, бесстрашно, собственной грудью защитившая от убийцы собравшихся в зале людей. Ей и еще Карлу К., пытавшемуся обезвредить убийцу в одиночку, до прибытия подмоги, должны быть благодарны за спасение все выжившие.
Позже Девочке поставили памятник в парке, прилегающем к интернату. Автором памятника стала известная на всю Европу художница Томки Л.
В перестрелке была ранена Габриэла. Пуля прошла в миллиметре от виска и напрочь отстрелила ухо. Она провела несколько дней в госпитале и, вернувшись домой, попыталась покончить жизнь самоубийством. И в этот раз у нее бы все получилось. Если бы не Лора.
Лора среагировала какой-то остаточной памятью о некоем потрясении в своей жизни. У нее вдруг обнаружился обостренный нюх на несчастья, особенно связанные с близкими. А Габи, как ни крути, оказалась ей близкой родственницей. Прямо в разгар рабочего дня у Лоры вдруг подпрыгнуло сердце и, забившись в самом горле, заставило сорваться с места и бежать в неизвестном направлении. Ноги занесли ее на городскую телевизионную башню, на последнем этаже которой находился ресторан. Войдя в зал ресторана и оглядевшись в нарочито приглушенном свете, она увидела отлипший от бара знакомый силуэт, который, покачиваясь, направлялся в сторону балкона. Пока Лора сообразила, что силуэт принадлежит дочери ее будущего мужа, Габи уже оказалась на балконе.
Выскочив вслед за ней, Лора обнаружила ее уже верхом на ажурной решетке, огораживающей террасу, – Габриэла неловко пыталась перекинуть левую ногу вслед за правой. К счастью, высоченный каблук (от которого она не отказалась даже в данном контексте) зацепился за какую-то загогулину решетки, и Габриэла никак не могла высвободить ногу из этой западни. Несколько коктейлей, выпитых для храбрости, полностью раскоординировали ее действия – тело в этой неудобной позиции совершенно не подчинялось голове.
Лора, подскочив, дернула Габриэлу с такой силой, что чуть не выдернула ее руку из плеча. И Габи мешком свалилась обратно, на холодную плитку балкона. Надавав ей вначале по щекам, чтобы привести в чувство, Лора заключила Габи в объятия, позволив ей смочить свою шелковую блузку обильными слезами.
– Ну просто какая-то семейная забава – чуть что через ограды сигать, – пробормотала Лора.
Впоследствии Габи прошла курс реабилитации в лучшей швейцарской клинике и вышла оттуда практически здоровым человеком. С Лорой они остались подругами на всю жизнь.
Эпилог
К середине осени выдалась целая пригоршня пронзительно-синих дней. Жара, наконец, сменилась сиреневатым послеполуденным туманом, пятипалые листья сикомор стали ярко-оранжевыми на фоне пыльных белых стволов, холмы покрылись красным и золотым румянцем. И апельсины в тот год удались как никогда. Празднично и праздно вспыхивая то и дело в густой, солнцем залитой листве, они были похожи на фонарики, вывешенные щедрой рукой под праздник.
Лора и Карл брели по Острову, сцепившись переплетенными пальцами рук, как если бы боялись, что один из них может внезапно потеряться.
Они оба оказались моногамны в этом браке, абсолютно моногамны, практически на грани с аутизмом. Только вчера разъехалось все их огромное семейство – четверо детей (Лора дважды родила двойню), дюжина внуков и полдюжины правнуков. Вся эта веселая орава приезжала на празднование 60-летия их брака. Навезли, как принято, кучу бесполезных подарков, которые складывались и раздавались в праздники населению с ближайшего материка. Праздновали и веселились почти неделю, так что сейчас оба были довольны остаться, наконец, вдвоем.
В течение своей долгой островной интерлюдии они уже так привыкли жить наедине с сокровенной сутью Острова, лицом к лицу с природой вообще и с природой времени в частности, что любое общение с миром и людьми было им утомительно. И это не было результатом их преклонного возраста – Лоре было за 90, Карлу 115 – только между собой они могли жить-парить на грани между сном и реальностью, между живой жизнью и сонмищем образов. День за днем, удар за ударом сердца они предавались воспоминаниям прожитого и непрожитого, случившегося и возможного, снова и снова переживая, пробуя на вкус терпкие, как горькая трава, вяжущая рот, события реальные и вспышки неких озарений – доискиваясь до смысла. Смысл дразнил и ускользал, чтобы потом вернуться и расшифроваться в их снах, которые, впрочем, быстро забывались. Лора по привычке ворчала на Карла. Тот, в ответ, то и дело подносил ее руку то к своей щеке, то к губам.
– Господи, какой же ты стал старый! Мы уже целую неделю не забавлялись в постели. И ты уже давно не массируешь мне ступни, твои руки ослабели.
– Ты, ангел мой деспотичный, тоже не девочка, а тиранишь меня, как пубертатный подросток. Над нами уже правнуки забавляются – я подслушал разговор. – И он в очередной раз нежно приложился щекой к ее руке.
– Как же ты мне надоел! Еще и похрапывать во сне стал. И с собаками своими лобызаешься больше, чем с внуками.
– А я с каждым днем с тобой все счастливее.
– Врешь! – засияла она глазами.
– Не больше, чем ты, любимая, – улыбнулся он и поцеловал ее руку. – Самое важное в отношениях с женщиной – умирать в ее объятиях, чтобы каждый раз рождаться заново. Это никогда без любви не происходит.
– Не понимаю, как живут люди, обитая в постоянном настоящем – прошлое для них мертво, а вместо вечного будущего одни только глупые желания и страхи, – сказав это, Лора почувствовала вдруг, как праздные мысли в ее голове, которые до этого брели, спотыкаясь, омываясь океаном и вечной любовью Карла, исчезли, сменившись острой настороженностью.
– Тем более что настоящее, – это вроде приснившегося роскошного блюда, изысканного и манящего, которое исчезает из-под носа прежде, чем успеешь попробовать хоть кусочек. – Карл по-прежнему находился в приятном расслабленном состоянии духа.
– Тайная вера в собственное бессмертие – сокровенное ожидание молодости. Тайная боязнь собственного бессмертия – сокровенное знание старости. Всех что-то мучит. Один ты умеешь оставаться беспечным.
– Хорошо мне, я люблю тебя любовью вечной – иначе тебя любить нельзя. А как быть всем остальным, со своими проходящими, преходящими партнерами вместо единственной возлюбленной? Вот они всего и боятся.
Что касалось их двоих, они оба, и Лора и Карл, научились терять счет времени и растягивать каждую секунду до вечности. Отбрасывая сознание и мысли, пребывать в этом потоке.
В этот момент им, одновременно, послышался шум крыльев где-то наверху, и, подняв глаза к небу, Лора и Карл увидели там порхающую в лучах заходящего солнца птицу в чудесном оперении. Снизившись, она повисла в воздухе на уровне их голов и оказалась никакой не птицей, а живым синим глазом, обрамленным разноцветными сияющими ресницами.
Лора сразу узнала и вспомнила Беа. Как если бы они не расставались на целых шестьдесят лет.
