Книга Простишь — не простишь - Валери Тонг Куонг

Когда Жак оправился после первого инфаркта, я его навестила. Селеста очень хотела, чтоб мы помирились, я не решилась ей отказать. Он сразу же попросил, чтобы нас оставили наедине. Вторая жена Жака увела Селесту в сад. Через окно долетал их смех. Они собирали колокольчики и полевые нарциссы, прятались в высокой траве. Я понимала, что моя девочка изо всех сил старается подружиться с мачехой, чтобы порадовать отца. Чтобы все прошло гладко. Чтобы все были счастливы.

И подумала: «Скорей бы уйти отсюда!»

Ждала, что начнутся обычные претензии, препирательства. Вот сейчас он скажет, что намерен урезать наше содержание, не будет выплачивать долю Маргерит. Вместо этого Жак попросил меня присесть возле него и ласково сказал:

– Жанна, я очень рад тебя видеть. Хочу, чтоб ты знала: я тебя простил.

Я не сразу нашлась с ответом.

– Жак, это очень мило с твоей стороны, однако ты должен считаться и с моим мнением. Что-то не помню, чтобы я просила у тебя прощения.

Простил меня! За что? За измену? За то, что родила от другого? Кто кого обманул, предал, бросил? По-моему, ты – меня, а не я – тебя. Ты клялся в любви, страстной, нежной. И не обращал на жену внимания, спал в другой комнате, даже не ел вместе с нами. Часами просиживал в кабинете, любовался своими коллекциями, старинными монетами, миниатюрами. Ах, ну да, прости! Изредка ты возвращался с небес на землю, целовал меня в лоб, чмокал Селесту в щечку, приговаривая:

– Мои милые девочки! Вы у меня такие красавицы! Я вас обожаю.

Думаешь, это любовь?!

Твое прощение, Жак, не стоит выеденного яйца. Я в нем не нуждаюсь. Я тебе отомстила, мы квиты.

Он посмотрел на меня кротко, умиротворенно, снисходительно.

– Не могу с тобой согласиться. Можно простить, даже если никто тебя об этом не просил. Это личное дело каждого. Не ты нуждалась в моем прощении, я сам в нем нуждался. Я не тебя помиловал, я себя освободил. Прежде меня одолевали досада и гнев. Как я мог ничего не заметить, не заподозрить?! Все ходил по кругу, не знал покоя. Обида на тебя отнимала столько времени и сил, помимо воли я постоянно об этом думал. Что толку? Я перенес инфаркт и осознал, что жизнь драгоценна и коротка. Надоело бродить во тьме, хочу выйти на свет. Неведомо, сколько мне осталось. Дело закрыто. Я ничего не забыл и не принял, но я простил тебя. Сделанного не воротишь, прошлое не изменишь, зато будущее во многом зависит от нас. Если не хочешь, не чувствуй себя прощенной. Тут я бессилен, меня это не касается. Таков твой выбор. Ты вольна горевать, лелеять свои обиды и угрызения.

Мне хотелось поставить его на место, дать отпор. Мол, я бы тоже охотно простила его ради собственного душевного спокойствия, только пусть хорошенько попросит, пусть поползает передо мной на коленях. Но я молчала. Зачем затевать ссору? Селеста изо всех сил старается, пытается наладить наши отношения, сейчас принесет нам букет и услышит, как я опять кричу на отца. На слабого и больного. Нет уж, спасибо. Не хочу выглядеть жестокой и неблагодарной.

Пришлось кисло улыбнуться ему и кивнуть.

Через четыре месяца Жака не стало. Второй инфаркт.

Жак – отец Маргерит. Взглянул на нее, новорожденную, и выбежал из палаты.

Простил меня, надо же! Этого я ему никогда не забуду.

Если б мы знали правду о нашей младшей дочери, все бы сложилось иначе. Но мы ничего не хотели знать…

Рудольф все равно меня бросил бы, ясное дело. Однако я не стала бы его ненавидеть. Переболела, и ладно. Завела бы другого любовника. Жак бы на все глядел сквозь пальцы, так бы и прожили вместе до старости. Или надоели бы друг другу и расстались. Не тогда, много позже. Рождение второго ребенка вдохнуло бы жизнь в наш брак.

Я полюбила бы Маргерит всем сердцем. Мою законную долгожданную дочь. Не плод адюльтера, не причину развода. Любовалась бы ее красотой, а не бесилась. Умилялась бы ее неуклюжести, странности. Она бы меня утешала, согревала, с ней бы я забывала о холодности и безразличии Жака.

Селесте не пришлось бы играть роль маленькой мамочки. Разве что понарошку, в охотку. Мы, девочки, всегда были бы заодно, поддерживали друг друга.

Я бы ничего от них не скрывала, Маргерит бы нас не обманывала. Мне бы в голову не пришло тайком подписывать дарственную. Марго не подбила бы Мило устроить гонки.

Он бы не упал и не разбился.

Жили бы не тужили. В меру своих сил и возможностей. Я не портила бы жизнь дочерям от обиды на мужчин и бессильной злобы.

Боже, я чудовище! Садистка.

Жак меня простил, а вот простят ли Маргерит и Селеста?

Прошло двадцать восемь лет, смогу ли я полюбить свою младшенькую?

Где теперь Маргерит?

Неужели я детоубийца?..

Я открыла шкаф, достала альбомы с фотографиями. И еще с полдюжины картонных коробок, набитых доверху. С тех пор как Селеста выросла, я их не разбирала. Принялась лихорадочно искать маленькую Маргерит. Она есть лишь на общих снимках, да и тех кот наплакал. Это Селеста у нас – модель бесчисленных фотосессий. Спасибо ей! Она время от времени просила прохожих сфотографировать нас втроем.

Вот мы на пляже в Кибероне, в Бретани. Марго два года. А вот покупаем мороженое тем же летом. Маргерит и Селеста в костюмах на школьном маскараде. Здесь младшей лет шесть-семь. Собираем яблоки у нас в саду. Снова школа, девочки возле списка оценок за экзамены. Селеста – круглая отличница.

Сходство несомненное, бросается в глаза. Как я раньше не замечала? Двадцать восемь лет отрицала очевидность. Маргерит – копия Жака: хрупкая, долговязая, манерная. Большие глаза и тонкие изящные брови достались ей от бабушки, его матери. Проклятый крест на щеке все испортил!

Нелюбимая по ошибке…

Время упущено. Ничего не исправишь, не наверстаешь.

Когда Марго впервые приложили к груди, я жалела, что родила ее… Обделила бедную лаской, нежностью… А могла бы обожать.

Когда она шла с прыгалками во двор, изящная, прелестная, я смотрела на нее с ненавистью. Злилась: «Эта красота от дьявола! Нечего похваляться передо мной и Селестой». Другая мать ею бы гордилась…

Когда она простужалась, падала, волновалась перед экзаменами, я раздражалась: «Ишь, неженка! Растяпа, неумеха». Другая мать ее бы утешала, жалела, подбадривала.

Меня никогда не было рядом, хоть мы и жили долго под одной крышей.

Как она выдержала, как справилась? Теперь я знаю ответ: прибегла к спасительной лжи. Нашла в ней убежище, защиту, упование. Ненадежно, зато безотказно. Не могла добиться моей любви, добилась хотя бы внимания. Облачилась в выдумки, будто в доспехи.

Тяжело мне было рассматривать детские фотографии Марго. Я знала, что теперь должна бы ее полюбить, а не получалось… Правда – не волшебное заклинание, от нее враз не изменишься. Сколько глазами ни хлопай, сердце не откроется. Материнская любовь не пришла сама собой, когда Маргерит родилась. Не нахлынула и сейчас, хотя никаких препятствий больше нет.