– Язва. Камни в почках. Суставы опухают. Зубы ни к черту…
– Так и должно быть. У пожилых ангелов то же самое. Язва‚ камни в почках‚ зубы ни к черту.
– Зачем вы меня убеждаете? – взмолился. – Какой вам интерес?..
– Никакого. Но твоя неосведомленность – на грани с недомыслием.
Задумался.
Взмахнул руками словно крыльями.
Осмотрел крышу.
– Здесь мало места. Не разбежаться… Нужен, наверно, разгон.
Посовещались внизу. Решили:
– Можно и без разгона. Даже удобнее.
Тут толпа набежала. Мороженое подвезли на продажу. Горячительные напитки. Пузыристое ситро на разлив. А также шарики на резинках, «тещины языки», «уди-уди» с омерзительным писком.
– Эй, погоди прыгать! – заблажили продавцы. – Дай наторговаться!
– Я не спешу, – ответил с готовностью. – Вид отсюда – закачаешься.
– Отойди от края! От края отойди!.. Закачаешься – упадешь, а у нас товар не распродан.
Выпили горячительные напитки, доели мороженое, наигрались в шарики и «тещины языки».
Спели под гармонь.
Станцевали.
Приустали от зуботычин.
– Прыгай давай…
– Не томи душу…
– Раз – и об асфальт...
Страдалец – уже в сомнениях:
– Да я воспарить хотел. Наподобие ангела…
– Воспарил один такой…
– Вчера схоронили…
Дрогнул. Отступил от края карниза.
– Боязно чего-то…
Попросил жалостливо:
– А отговаривать?
– Чего тебя отговаривать? Нам по домам пора.
– Пожарные – отчего не едут?
– Пожарные… Дел у них, что ли, нет?
– А журналисты? Телевидение?..
– Не смеши народ.
Растерянно:
– Нет, так нельзя… Спросите хотя бы, по какой причине. Пообещайте что-нибудь. Попробуйте переубедить…
Они уже рассердились:
– Чего переубеждать? Не маленький. Забрался, так прыгай.
– Разобьюсь... Возможно насмерть.
– Насмерть... Это ежели повезет. Переломаешь ребра с позвонками: вся жизнь в параличе.
– Может, не стоит? Когда в параличе…
– Ты что? Издеваешься над нами? Людей собрал, время наше потратил, деньги… Счас мы тебя сами скинем.
И скинули.
– Нет... – застонали доброхоты. – И этот не воспарил. И этот… Но кто же тогда? Кто?..
2
Встал над телом мужчина осанистый, сановитый, в габардиновом плаще до пят, в велюровой шляпе по уши, осмотрел Штруделя с петухом:
– Вы не здешние.
– Как определили?
– Глаз не наш. Без почтения-одобрения.
– Угадали, – согласился Штрудель. – Мы из-за угла.
– Пришельцам тоже стоит послушать. Перед арестом.
Постучал мундштуком папиросы о коробку «Герцеговины Флор», произнес поучительно, сухо покашливая осмоленными легкими:
– Вот вам пример. Неоспоримое доказательство. Превосходство нашего над не нашим.
– Записывать можно?
– Записывать нужно.
И все вынули блокноты с ручками.
– Однажды в студеную зимнюю пору...
– Я из лесу вышел‚ – подхватил начитанный слабоумный с раздутой головой. – Был сильный мороз…
– Не очень сильный‚ – поправил. – Градусов семнадцать. Но с ветерком. Повторяю. Однажды в студеную зимнюю пору...
– Я из лесу вышел… – опять не удержался слабоумный и притопнул битым ботинком сорок восьмого размера.
– Одно из двух‚ – обиделся рассказчик. – Это саботаж или диверсия?
– Я не могу... – застонал тот. – Поменяйте вступление! Что вам стоит?
– Я тоже не могу, – отказал этот. – У меня текст согласован. Однажды в студеную зимнюю пору...
– Я из лесу вышел! – взвизгнул слабоумный. – Был! Сильный! Мороз!..
– Кто-нибудь! – взмолился. – Уймите энтузиаста...
– Это мы – пожалуйста‚ – крякнули смачно, как огурец раскусили с хрустом‚ мятый‚ круто просоленный, перезимовавший в кадушке под полом. – Это мы с удовольствием. Это нам – повторять не надо.
И потной ладонью поперек рта.
– Давай‚ друг‚ по новой.
– Даю. Однажды в студеную зимнюю пору вышли мы все...
– ...из народа... – радостно запел слабоумный‚ ускользнув от потной ладони. – Дети семьи трудо-вой...
Сопенье. Кряхтенье. Задавленный вопль.
– Вот я носок сниму... Вот я кляп сложу... Вот я в глотку ему‚ по самую рукоятку... Давай‚ друг‚ еще раз.
– Даю! – остервенел. – Однажды в студеную зимнюю пору...
– Ты из лесу вышел‚ – вякнули непочтительно. – Слыхали уже.
– Выйди, наконец‚ – попросили с мольбой и грянули хором‚ с богатырским присвистом: – Выйди, выйди в рожь высокую‚ там до ночи погожу...
И вприсядку.
– Однажды! – забился в истерике. – В студеную! Зимнюю! Пору! Вышли мы! Как один! Дети семьи трудовой! С совещания!!..
И вот что он поведал народу:
– Однажды в студеную зимнюю пору вышли мы с совещания. Сел я в машину‚ говорю шоферу: «В Самый Большой Дом. Живо! Одно колесо тут‚ другое там». И покатили по осевой‚ с сиреной, ветерок в машину надуваем. Надули – и продуло.
На въезде в Самый Большие Ворота Самого Большого Дома: «Стой!» – кричат. Я ему: «Ты кому это – стой? Кому?» – «Тебе‚ – говорит. – Тебе‚ рожа перекошенная». И к шоферу: «Кого нам привез?» – «Своего‚ – пугается. – Самого Большого Помощника Самого Большого Заместителя Самого Главного Уполномоченного». Оглянулся: «Подмена! Подмена!..» – и под руль сполз.
Ведут меня в Самую Большую Караулку на допрос с пристрастием. «Ты‚ – говорят‚ – кто?» – «Я‚ – говорю‚ – это я. Не узнаете? Каждый день сюда езжу». А они смотрят на меня, щурятся: «Был, вроде‚ такой‚ но давно не попадался. На повышение пошел. На укрепление брошен. А может, уволен или в стенке лежит. Нам того знать не положено». – «Да вот же я‚ – кричу‚ – вот! На портрете у вас присутствую! В общем ряду!..» – «Не‚ – говорят‚ – это не вы. У того‚ на портрете‚ нос вкось‚ как принято, а у вас‚ извиняйте‚ прямой. У того уши изящно оттопырены, а у вас незаметны». – «Это меня перекосило‚ – разъясняю. – На ветерке. Однажды в студеную зимнюю пору». А они: «Когда вас перекосило‚ нам неизвестно. Может‚ вы раньше были перекошенный, а теперь вас на ветерке выкосило обратно. А может‚ на вас двойной перекос с выкосом, чтобы органы ввести в заблуждение. Короче‚ – говорят‚ – наш, что на портрете‚ умница умницей, а вы‚ извиняйте‚ дурак дураком. Не можем мы такую рожу впустить в Самый Большой Дом через Самые Большие Ворота».
