— А как вас зовут-то, голубушка?
— Евдокия Гавриловна я, Бузыкина. Ежели чего — не стесняйся.
Тетка подхватила швабру и, позвякивая ведром, поплыла в валютный отдел.
В банке уже делать было нечего. Клюквин случайно узнал больше, чем можно было ожидать. Он вышел на улицу, поймал машину и поехал в «Атлантиду».
Уже битый час, оккупировав кабинет Ревенко, он безуспешно пытался разговорить сотрудников «Атлантиды», которых успел застать на месте.
Петров сослался на неотложные дела и попросил вызвать его попозже.
Тогда Клюквин по очереди пригласил двух ассистенток и оператора из «Поколения XXI». Девушки поведали, что изредка покуривали с Лизой во дворе, ни о чем особенном не говорили, посмеивались над нелепыми типами, рвущимися в Голливуд, только и всего. С Николаевой они и вовсе не общались, она едва с ними здоровалась и всегда пролетала мимо на своих высоких каблучках.
Оператор вообще не был знаком лично ни с той, ни с другой, видел их мельком несколько раз.
Следующей была бухгалтерша.
— Да что я могу знать об этих вертихвостках? Что у меня может быть с ними общего?! — возмущалась толстуха в красном сарафане.
У Клюквина сразу разболелась голова.
— Вот если вам нужно подлинность их закорючек установить, это я — пожалуйста, обращайтесь.
Приехал Быстрицкий.
— Александр Владимирович, я не хотел по телефону… Кое-что есть.
Клюквин с облегчением отпустил бухгалтершу восвояси.
— Проходи, Сережа, садись.
— Значит, так. — Быстрицкий сел напротив Клюквина, достал из кейса блокнот, сверился с записями. — Вот что удалось выяснить. Ближайший друг Коли Ревенко — Володя Галдин. Они раньше были одноклассниками, потом Ревенко переехала и перевела сына в лицей.
— И что говорит этот Володя?
— Ничего не говорит, он в Испании на отдыхе. А вот родители парня, Вадим Андреевич и Валерия Васильевна Галдины, утверждают, что примерно в это время Коля Ревенко должен находиться в Греции.
— Ты с ними встречался?
— Нет. Якушкин звонил, разговаривал с ними.
— А ты повидайся, и хорошо бы поскорее.
— Ладно.
— Так что насчет Греции?
— Я проверил. Он действительно был в Греции с третьего по семнадцатое июля. Установлено, что семнадцатого он вернулся рейсом из Афин. Но после прохождения таможни следы мальчишки теряются. Я отправил Якушкина в Шереметьево, пусть поговорит с теми, кто тогда дежурил. Может, кто-то что-то видел. А стюардессы с того рейса будут в Москве только завтра.
— Молодец. А у кого из приятелей он может быть на даче, как утверждает его мать?
— Она так сказала?
— Представь себе.
— Странно. У него приятелей немного, а точнее — всего два. Один из них, Андрей Звонков, в данный момент расслабляется в летнем лагере, это установлено — сегодня утром он выиграл заплыв. Другой — Аркадий Жигалкин, болтается без дела в Москве. Я с ним разговаривал. Колю Ревенко он не видел почти месяц. Тот звонил ему незадолго перед отъездом, обещал привезти греческую водку.
— Во дают! Дети, мать их… — ухмыльнулся Клюквин. — Ну, вот что, давай-ка позвоним госпоже Ревенко, побеседуем с ней.
— Погодите, Александр Владимирович, есть еще кое-что. У Чикиной на автоответчике обнаружена одна любопытная запись. Судя по всему, сделана пятнадцатого июля, как раз за два дня до возвращения Коли Ревенко. Звонок, похоже, международный, голос явно мальчишеский. Эксперты сейчас это проверяют. Вот текст.
Быстрицкий перелистнул страницу в блокноте и внятно прочел:
— «Эй, мать, где тебя носит, я соскучился, не забудь меня встретить, у меня утренний рейс, если не припрешься, не отдам тебе твою Нику». Это все. Я почти уверен, что это Ревенко-младший.
— Так… — Клюквин потянулся к телефону.
Дома у Ревенко трубку не снимали, а вот мобильный откликнулся сразу.
— Любовь Николаевна, голубушка, здравствуйте, это Клюквин.
— Я узнала вас, Александр Владимирович, рада слышать.
— Как чувствуете себя?
— Спасибо, вполне прилично.
— Мне необходимо с вами встретиться.
— Конечно, но только не сейчас.
— Хорошо, давайте я подъеду вечером. Это срочно.
— Боюсь, не получится. В данный момент я в дороге, на пути в Тверь.
— Куда-куда?! Что вас туда понесло? Извините…
— Дела, знаете. Я же предупреждала вас вчера, что буду сегодня занята. Я вернусь через три дня и сразу с вами созвонюсь. Обещаю.
Связь оборвалась.
В полной растерянности Клюквин положил трубку и в ответ на немой вопрос Быстрицкого недоуменно развел руками:
— Они отъехать изволили. В Тверь. Блин… Не нравится мне все это. Вчера еще в обморок падала… Неужели притворялась?
— Актриса!.. — нашел объяснение Быстрицкий.
— Но так натурально. Я ведь поверил. Значит, она и впрямь меня за дурака…
— Да не расстраивайтесь вы так, Александр Владимирович. Вернется — дожмем. А пока придется допросить красотку-секретаршу. С пристрастием. — Быстрицкий плотоядно улыбнулся, потер руки и пружинистой походкой направился в приемную.
«Так, все билеты проданы», — понял Клюквин, вышел за напарником и тихонечко сел в стороне.
Никто лучше Сереги Быстрицкого, сероглазого красавца с безукоризненной улыбкой, не мог разговорить хорошенькую девчонку и незаметно вытащить из нее всю информацию. Клюквин приготовился к первому действию предстоящего спектакля.
— Простите, вас, кажется, Екатериной Владимировной зовут? — издалека начал Быстрицкий.
— Вы не ошиблись, Сергей Борисович. — Катька сложила серьезную рожицу.
Она прониклась ответственностью момента и хотела произвести впечатление умной, взрослой женщины.
— Да вы, я погляжу, времени не теряете, — расплылся Быстрицкий. — Я же вам только по фамилии представлялся.
— Естественно. У нас не шарашкина контора, а солидное предприятие.
— Это я успел заметить. Из вас, наверное, хороший сыщик бы получился.
— На том стоим, — невпопад брякнула Катька и зарделась от удачной, с ее точки зрения, шутки.
— А можно чайку? — Быстрицкий заговорщицки подмигнул ей и уселся напротив, закинув ногу на ногу.
— Вам с сахаром? — Катя включила чайник.
Быстрицкий кивнул.
— А скажите-ка мне, Катюша, — доверительно склонился к ней Серега, — за каким чертом ваша хозяйка поехала в Тверь?
— Что? — Катька дала первую слабину. — Какую Тверь? С чего вы взяли?
