— Откуда вы все это знаете? — перебил Мышкин.
— А она мне сама рассказывала… потом… Вы слушайте, не перебивайте. Значит, так… Генерал наш заводится все больше и больше — Катька-то рядом, не забудьте, да еще его подначивает — и говорит: «Есть у меня доказательства!» И заметим, не врет! Генерал-то у нас — откуда? Правильно, оттуда! «Какие?» — спрашивает Катя. «У меня, — говорит генерал, — кассета есть. Мы за ним следили и все тогда записали. Как он заказ делает, как договаривается…» — «Не верю я вам, — говорит Катя. — Врете вы все!» А сама уже стойку сделала. Такая удача, еще бы! Ей ведь это позарез нужно было.
— Зачем? — не выдержал Мышкин. — Я хочу сказать — зачем именно?
— От страху, — мрачно пояснил Дерюгин. — Боялась она меня. Оба боялись. И она, и сопля эта, «жених» недоделанный… Это раз. Два — это любопытство. А три… Три — это чтобы власть. Чтобы я ее боялся и слушался. Она власти хотела… Чем больше, тем лучше…
— Вы и так были в ее власти… — недоумевающе пробормотал Мышкин.
— А это не та власть. Та власть ей приелась. Понятно? Ей захотелось новенького… попробовать.
— И что? — поторопил его Мышкин.
— Угу. Обещал. Попался на удочку. Она говорит: «Давайте приносите — тогда посмотрим…» Вроде как намекнула — если принесет, она с ним расплатится. Сама рассказывала… И он поверил, козел… Принес ей кассету — копию, разумеется… она взяла и стала голову ему морочить… А мне не сразу сказала, молчала сперва… Как-то раз я не выдержал, сорвался и стал ей грозить, и тут она говорит: «Ты сволочь, Тошка! Какая же ты сволочь! Я все про тебя знаю… Не ты, говорит, меня уничтожишь, а я тебя… У меня, говорит, кассета есть… И ты теперь будешь делать все, что я скажу… всегда… Всю жизнь…»
— Это же только копия, — пробормотал Мышкин почти жалобно. — Ведь есть же еще оригинал! Ну избавились вы от нее… оригинал-то остался…
— Ничего-то вы не понимаете! — Дерюгин презрительно усмехнулся, распухшее лицо жутко перекосилось. — С ними можно договориться, с ней — нет. Никогда. Ни за что.
— Значит, она не собиралась к вам возвращаться… — задумчиво сказал Мышкин.
— Не собиралась… Это я тогда соврал. Но от него она бы тоже ушла! Не верите? Точно вам говорю! Нашла бы кого-нибудь третьего…
Он проговорил это с такой страстью, что Мышкину стало жутко. Предмета уже не существовало, а Дерюгин все еще продолжал сводить старые счеты.
— Ну вот… — продолжал Дерюгин. — А потом… уже после всего… старик решил попробовать кассету вернуть. Еще бы! Такой козырь отдал — и зря, без всякого толку. Как-то договорился с Катькиной мамашей, пришел — а вы тут как тут. Повезло вам, между прочим… Вот вам и вся история. Теперь понятно?
— Кажется, да… — задумчиво проговорил Мышкин.
— Как я с диском-то этим лопухнулся!.. — неожиданно воскликнул Дерюгин, обращаясь к Мышкину доверительно, как к другу. — Во глупость! Женишок мне помешал, гнида… Я, между прочим, думал, вы сразу догадаетесь. Я как вас увидел, так сразу подумал: ну, орлянка пошла… Думал, этот заметит, что диска нету, — и все… Да еще зеркало это…
— Да, — признался Мышкин, почти против воли втягиваясь в этот нелепый разговор, — тут я, конечно, опростоволосился… И потом… я все думал: — неужели вы ее из ревности убили? С кассетой все, конечно, понятнее…
— Из ревности, — сказал Дерюгин, наваливаясь грудью на стол и сверля Мышкина взглядом. — Конечно, из ревности. А как же?
— Нет, — сердито возразил Мышкин. — Не из ревности, а из страха. Из-за кассеты — потому что боялись, что она вас выдаст.
— А я-то с ним… как с человеком… — процедил Дерюгин сквозь зубы. — Я-то думал, вы хоть что-то соображаете…
— Ну хорошо, — уступил Мышкин, не переставая удивляться нелепости происходящего и будучи при этом совершенно не в силах остановиться. — Давайте скажем так: одной ревности было мало. Нужен был дополнительный толчок… Но может, и одного страха было бы мало…
— А я тебе говорю — из ревности, — прохрипел Дерюгин.
Мышкин махнул рукой.
— Я ответил на ваши вопросы? — спросил Дерюгин, внезапно резко меняя тон на холодно-любезный.
— Почти. Кто делал запись?
Дерюгин хмыкнул:
— Ишь ты! Сам делал. Я увлекаюсь… А крик знаете откуда? Из ужастика. Не скажу из какого. Хороший крик, натуральный… Ну как, теперь все?
Мышкин кивнул.
— Вот и ладно. А теперь вы меня послушайте. Все, что я вам наговорил, все, что вы там напридумывали, — это ведь, как вы понимаете, никакого значения не имеет. Не вам объяснять… Ваши личные соображения никого не интересуют. А все ваши доказательства — косвенные доказательства, инспектор! Любой нормальный адвокат разнесет их в пух и прах в два счета. А у меня адвокат… нормальный… более чем. Так что…
— Крымов будет свидетельствовать против вас, — тихо сказал Мышкин. — Он видел у вас в руках компакт-диск…
— Врете, — так же тихо ответил Дерюгин. — Не будет. Струсит.
— Будет, — убежденно повторил Мышкин.
Что-то промелькнуло в глазах у Дерюгина, какая-то мысль…
— Нет, — твердо сказал Мышкин. — Этого вы не сделаете. Вы кое о чем забыли. Кассета ведь у меня…
— Еще один камикадзе, — еле слышно пробормотал Дерюгин.
— Нет, — покачал головой Мышкин. — Я не камикадзе. Я неточно выразился. Я знаю, где кассета, — скажем так… Она… в надежном месте. И если со мной что-нибудь случится… и с Алешей, кстати, тоже… ну и так далее…
— Ишь ты! — На этот раз в голосе Дерюгина прозвучало что-то вроде уважения.
Мышкин удивленно взглянул на него. Он ожидал другой реакции.
— А мне в общем-то все равно, — сказал Дерюгин, словно в ответ на его мысли. — Мне без нее все равно не жить… хоть вы меня с дерьмом и смешали… ничего вы не поняли…
Он секунду помолчал и вдруг спросил, отводя глаза в сторону:
— Ну и что… вы ее… обнародуете?
— Утаивать не стану, — сказал Мышкин. — Вообще-то… это не моя компетенция… Но утаивать не буду. Не могу…
— Не так все будет, — неожиданно заявил Дерюгин. — А вот как. Генерал попробует вас подкупить… в ближайшее время. Вы его, надо полагать, пошлете куда подальше, бедняжку. Так что он сам ее и обнародует… чтоб не вышло, что информация через него ушла… Вот и все…
«Нет, пострадать он не хочет… — думал Мышкин, старательно перешагивая через лужи. — В Сибирь добровольно не пойдет, от услуг адвоката не откажется… Да и с чего бы, собственно? Почему я все время сравниваю? Глупость какая-то… А зачем он пытался мне доказать, что убил из ревности? Какая ему, казалось бы, разница? И почему, почему ко мне прицепилось: «Все безмолвный, все печальный…»? Кто — безмолвный? Кто — печальный? Дерюгин, что ли? Вот уж нет! Нормальный мерзавец. Безжалостный и жестокий. Алеша? При чем здесь Алеша? Полная чушь… Так с чего это я? Как безумец… как безумец… как безумец умер он…»
