Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Шура стал очень серьезным и даже несколько озабоченным. Со стороны леса донеслось громкое карканье ворон – птицы оживленно и эмоционально переговаривались. И Лантарову казалось, будто они нагло судачат о людях.
– Как думаешь, что тебя поставило на ноги? – ни с того ни с сего спросил Шура.
– Твои… упражнения…? – несмело высказал предположение Лантаров.
Шура раскатисто рассмеялся.
– Образ жизни, Кирилл. Который и убивает людей, и калечит, и исцеляет. Образ жизни меняет сознание, мышление… А упражнения – только его часть, причем далеко не самая главная.
С этого дня двое мужчин стали ближе друг другу. Целый вечер Лантаров рассказывал хозяину лесного дома о своей жизни в городе, о прежних устремлениях, об отношениях с женщинами. Кот, распушив хвост, мурлыкал, растянувшись у него на коленях. Шура слушал с интересом, лишь иногда задавая вопросы.
– Слушай, так много секса и так мало толку, – вырвалось у него, когда Лантаров откровенно поведал о похождениях.
– Тогда мне так не казалось… – попробовал защищаться Лантаров.
– А что было главным? Из того, что запомнилось?
– Ну, сам секс-то и был главным. Он и запомнился. Необычностью.
– Возможно, – не стал спорить Шура. – Но мне кажется, что секс – только один срез отношений, и без тепла, эмоционального и энергетического обмена, важного слова, каких-то совместно преодоленных трудностей и совместных побед он мало что значит. Тут все индивидуально. Для меня очевидно только одно – ничто, в том числе, и секс, не должен заслонять главного.
Лантаров пожал плечами. «Да, тут все индивидуально, ведь и ты сам писал в своем дневнике о беспорядочных связях», – он даже хотел намекнуть на это, но подумал: «Еще не время».
– А что – главное?
– Главным может быть все что угодно. Грустно родиться человеком, а умереть растением. Хотя многие люди живут именно так, не задумываясь и не беспокоясь.
Сказанное Шурой немного задело Лантарова, потому что за безличной формой он угадывал намек на его жизнь. Но он поймал себя на мысли, что уже давно не обижается на Шуру.
4
Каждый день после занятий дыханием и выполнения нескольких физических упражнений с Шурой Лантаров с мужественным видом отправлялся на сеанс, как он говорил, самоистязания. На пятый день он, опираясь на палочку, достиг наконец заветной черты – границы леса. Опершись спиной о шершавый ствол громадного дуба, он сказал себе, что это самый счастливый день с того момента, как он попал в аварию… Тяжело дыша, он отдыхал не меньше четверти часа. Протоптанная людьми дорожка с множеством неровностей изнуряла его больше, чем путь небезызвестного Фидиппида от Марафона до Афин. Но теперь, закусив губу, он все-таки двигался, и каждый новый день радовал его достижениями. Прежде чем отправиться в обратный путь, Лантаров, невольно любуясь, разглядывал причудливые формы деревьев и с наслаждением вдыхал смолистый, насыщенный влагой и запахами леса воздух. Больше всего его удивлял изогнутый, совсем голый и сухой от старости ствол сосны. Дерево было ветхое, все в черных шрамах времени. Казалось, сосна вот-вот рухнет, но по неясным причинам не падала. На стволе ее невозмутимо и сосредоточенно, совершенно не обращая внимания на человека, уже несколько дней подряд трудился маленький упорный дятел. Лантаров не видел пернатого, но каждый раз мерный, с неослабевающей силой стук маленького клюва о ствол вдохновлял его, наполнял энергией и решимостью бороться.
Дотащившись до дома и плеснув себе холодной колодезной воды в лицо, Лантаров брался за чтение тетради. С некоторых пор она все больше значила для него.
«Событие, перевернувшее мою жизнь, случилось через пять с половиной лет после моего освобождения. Они пролетели как-то стремительно и неприметно. Пустые, серые, бессмысленные годы. Нет, пару раз я намеревался организовать свою жизнь как-нибудь по-другому, вырваться из замкнутого круга полукриминальной среды. Но моя специальность позволяла разве что открыть школу киллеров. И я тешил себя иллюзией, что заработаю у Свирида денег на покупку какого-нибудь домика в деревне, где буду тихо философствовать подобно Диогену, когда вся эта возня мне окончательно опостылеет. Свирид отнесся к этой идее снисходительно, как к шутке.
Незаметно я приближался к сорокалетию. Я не стал героем, ничего не достиг, у меня не было семьи, друзей, сколько-нибудь серьезного занятия. Чувство вины и неудовлетворенности накапливалось во мне, как в забившейся канализации, и в сорок лет я собирался заняться весьма неблагодарным делом – саморазоблачением.
Провидение меня опередило. С некоторых пор у меня отчего-то пропал аппетит, я перестал чувствовать телесную радость от употребления пищи, хотя и раньше не был гурманом. Я вообще жил по инерции, а тут еще живот мой стало как-то странно распирать, как будто я наглотался придорожной пыли или чрезвычайно плотного воздуха, раздувающего меня изнутри. Апатия и вялость дополнились странной слабостью тела. Однажды Свирид во время занятий как-то пристально взглянул на меня и заметил, что я сильно похудел. Через несколько дней я тайком взвесился, чего не делал, кажется, с училищных времен. И точно, я потерял где-то шесть или семь килограмм.
Я вдруг отметил непривычное, досадное чувство тяжести в верхней части живота, а однажды после преувеличенно внимательного наблюдения за собой неожиданно вырвал все съеденное накануне.
Не знаю, сколько бы я еще держался, списывая изменение своего состояния на всякие побочные события, если бы не появилась боль. Сначала тупая, будто кто-то приставил к верхней части живота молоток и осторожно давит им, пытаясь прижать внутренности к позвоночнику. Затем более сильная, отдающаяся в поясницу резкими толчками после каждого обеда или ужина. Наконец я сдался и рассказал обо всем Свириду. Через два дня меня осматривал вежливый профессор в очках с золотой оправой. Едва начав прощупывать живот, он обнаружил во мне опухоль. Наверное, Свирид забил тревогу: в течение следующей недели меня приняли еще четыре врача разных больниц. Каждый был знаменит, имел безупречную репутацию, феноменальное чутье и честолюбие. Коварные определения сбивали меня с толку, напряжение мое росло вместе с замешательством.
Я ждал всяких нехороших слов, но когда Свирид со спокойным лицом и ласково, почти сострадательно блестя глазами, заявил, что все, как один, подозревают рак желудка, предположительно третьей, но, не исключено, четвертой степени, у меня потемнело в глазах. Возникло гипнотическое ощущение внезапной невесомости, словно я улетаю куда-то вдаль, в черное космическое небо, в небытие.
Едва ли я понимал, что мне говорит Свирид. Лишь когда он коснулся моего плеча, я очнулся. Он спрашивал, сколько у меня скопилось денег. Машинально я ответил: чуть побольше тридцатника зелеными. Свирид вышел и через полминуты вернулся с аккуратной пачкой в руках. Еще двадцать тысяч долларов должны были стать хорошим довеском. Он убежденно сказал мне: надо срочно ехать в Израиль и делать операцию – так советовали трое из пятерых мастодонтов отечественной медицины. Свирид сказал так, будто вопрос уже фактически решен. Я не возражал и не сопротивлялся – вялость и чудовищная пустота окутали меня всего, и я все еще находился в прострации.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
