— Кто, говоришь? Пан Чернин? Ну-ка, ну-ка, это который же из Чернинов? Род-то немаленький.
— Простите, Ваше преосвященство, но имени его я не спросил. Назвался же освобождённый пленник паном Чернином из Бржедицкого Градца. Где этот Градец находится — не знаю.
Лицо аббата вновь стало жёстким, а похолодевший взгляд засверкал как прообраз дуговой электросварки.
— Вот как? А чем ты можешь доказать, что то был именно рыцарь Амос Чернин из Бржедицкого Градца?
Вот те здрасьте! Я ещё и доказывать что-то должен? Приплыли, называется: только что поп меня чуть ли не в герои записал, и тут же обратно в гестапо решил поиграть? Ну его на фиг, такое отношение!
— Да откуда я знаю, Амос это был или понос! Я у него документы не проверял! Только вот что он в благодарность за спасение подарил.
Я запустил руку под одежду и вытянул из-за ворота приметный крест с обломанным кончиком.
Сняв гайтан через голову, я вложил подарок градецкого рыцаря в ладонь отца Гржегоша.
Внимательно осмотрев медный крестик, настоятель вернул его, заметно повеселев:
— Нет, выходит, не Амос! Скорее всего, тебе повезло встретиться с молодым паном Павлом.
А скажи-ка мне, сыне: как вы с паном расстались?
— Отвезли его к святому отцу на врачевание, да и разошлись в разные стороны: пан Чернин остался раны от пыток залечивать, а мы с попутчиком кто куда: он работу искать, я же снова поставщиков продовольствия подыскивать.
— И сильно пострадал этот рыцарь от лап поганов?
— Значительно. Думаю, не меньше недели уйдёт на поправку.
— Ну, а имя своего попутчика-подмастерья ты, сыне, тоже не спросил?
— Отчего же. Ясем его зовут, а родом он из Будейовиц…
* * *
Беседа наша с бенедиктинским настоятелем продлилась ещё минут сорок. Отец Гржегош настойчиво выяснял, где конкретно был оставлен пострадавший пан, как мы распорядились трупами злодеев-монгол, и целую кучу прочих подробностей.
Наконец пришёл момент, когда рдеющее за окном вечернее солнце коснулось нижним краем верхушки городской стены, и старый воин-монах, смилостивившись, разрешил покинуть пределы обители Святого Бенедикта.
Покинув монастырь, я спешно, пока на улицы не вышла ночная стража из числа городской милиции, вернулся домой. Домой… Отныне моим домом здесь стал зал нижнего этажа в доме Костековых, без всяких проявлений цивилизации, делающих приятной быт человека двадцать первого столетия, в виде ванны с горячим душем, кухни с газовой плитой и банального, но такого уютного туалета. Поверьте, когда из санитарных удобств у вас на выбор: глиняный ночной горшок, воняющий в жилом помещении или холодный ветер в задницу за порогом — особо начинаешь ценить заслуги неизвестного гения, изобретшего ватерклозет с унитазом!
Ну да ничего: было бы желание и средства, а комфорт человек сам себе обеспечить в состоянии. Вон, Сайрес Смит сотоварищи вообще на пустом месте обустраиваться начинали, с одной спичкой и парой часов на пятерых, а житуху наладили — обзавидуешься! Понимаю, конечно: литература! Но ничего сверх-непосильного в любимом романе моего детства не описывается. Вот и мы милостей от природы в виде валящихся с неба ватрушек и прочих бонусов ждать не станем!
Почти стемнело, смолк звон молотов на Ковальской улице, когда я, наконец, заколотил в знакомую дверь. Вскоре из глубины дома раздались быстрые шаги, и голос Зденека насторожённо поинтересовался, кого ещё принесло в эту пору.
— Открывай, Зденко! Это я, мастер Макс!
— Мастера Макса дома нема! Уже седмицу, як исшед! Ступай своей дорогой, человече!
— Как я ушёл, так и вернулся. Открывай, ученик!
— Але ж то Вы, пан мастер?
— Я, кто же ещё! Уже битый час о том толкую!
— Але ж то Вы, то поведайте, когда со мною впервые увидались?
"Блин горелый, вот же домофон малолетний! Доберусь — все ухи пооткручиваю! Впрочем, он, конечно, прав: в доме, кроме него, одни женщины, а сам Зденек для них пока не защитник: возрастом не вышел и силёнок маловато, а кто стучит — за дверью, действительно, не видать".
— А вот когда ты мне корзину с рыбой подрядился таскать — тогда и познакомились. Ну что, убедился, страж недреманный? Открывай уже!
Застучали деревянные щеколды, в приоткрытую дверь высунулся сперва плотницкий топор с блестящим любовно отточенным острием, а мгновением спустя — недоверчивая мордаха подростка.
— И взаправду — пан Макс! Простите, за ради Христовых ран — не признал по голосу!
Пройдя внутрь жилища, я умостился на широкой лавке, выполняющей здесь по совместительству также и роль кушетки и с наслаждением стянул порыжевшие за неделю странствий берцы и, размотав, наконец, портянки, ловил несказанный кайф.
— Бог простит. Ты мне лучше расскажи, что тут нового было, пока я отсутствовал?
— Нового? Ворота вот для строящегося собора из Праги привезли, княжьи слуги в замок оброк с кузнецов, щитников, швецов и оружейников посвозили, на ту седмицу обещались с рыбников, рыбаков и речных перевозчиков собрать, у тётки Праскевы Шимоновой, что уж года полтора как вдовствует, двойня родилась…
— Ну, а в доме что нового? Меня никто не искал?
— Да что у нас может быть нового-то?
Матушка с тех монет, что вашей щедростью, ласкавы мастер, дарованы, крупы подзапасла, масла глечик, да ещё Даше чоботки в приданое заказала. А пана мастера спрашивали, как не спрашивать-то! И сосед наш, Липов-коваль спознаться хотел, и от пана мастера Гонты мальчик посыльный прибегал нынче после обедни: справлялся, не вернулся ли пан Макс, а как вернётесь, так просил до пана мастера Патрикея пожаловать по известному делу.
— Ну, вот с этого бы и начинал. А кто там двойню родил — мне до того дела нет: тётку Шимонову я всё одно не знаю и вовсе не тороплюсь с ней знакомиться.
Ты вот что, Зденек: сегодня ночуешь на вашей семейной половине, а с завтрашнего дня перебирайся-ка, братец, сюда, вниз. Будем с тобой благоустраиваться и создавать рабочее место без отрыва от пункта постоянной дислокации. Вот только с утра схожу до мастера Гонты, а потом примемся за дело: обучу всем премудростям кулинарии, какие сам знаю. Только имей в виду: спервоначалу с тебя семь потов сойдёт, да и мне будет не до отдыха!
— Покорно благодарю, ласкавы мастер!
— Если с третьими петухами сам не встану — разбудишь, понятно? Кто рано встаёт, тому бог даёт. А кто просыпает — тоже даёт, но всё больше по шее.
— Слушаю, ласкавы мастер! А чего просыпает-то? Ежели песок, то и пусть бы… А ежели, к примеру, соль — так и не по шее надобно…
— Иди уже…
ПРИЯТНЫЕ ХЛОПОТЫ
Как это говорил добрый Страх из старого советского мультфильма? "Это ж надо, какой толковый ученичок попался!" Вот и мне со своим первым учеником в этом странном мире крупно повезло, похоже. Этот "юный пролетарий" безжалостно растолкал меня когда солнышко ещё только собиралось подняться над крышами домов и храмов и над городом рассвет боролся с мраком ночи. Выбравшись босиком из-под служащего одеялом плаща и слегка размявшись сокольской гимнастикой без утяжеления — гантели и гири здесь пока что не продаются в спортмагах — я, разумеется, возжелал обуть добрые старые берцы.
