Но должен же быть какой-то выход! Герман спокоен, говорит «доверься мне, все будет в порядке». Откуда у него такая уверенность? Ведь остался всего один день, даже меньше! Придумал он что-то или просто успокаивает ее? А может… Может, он решил принять условия Елены? Мужчины относятся к этому проще. «Всего разок» переспит с Кусковой, оправдывая себя тем, что делает это ради нее, Лидии.
Она вскочила с кресла, отшвырнула в сторону книжку, которую уже целый час безуспешно пыталась читать. Нет, так можно до чего угодно додуматься! Если они перестанут доверять друг другу, то это и будет главной победой кусковых-анциферовых! Зря она обещала Герману сидеть дома, дожидаться его возвращения…
Зернов в это время сидел в небольшом кафе на Остоженке в компании Андрона Михаленко. Посетителей было немного, что как нельзя лучше способствовало доверительному характеру их беседы.
Говорил в основном Герман, а режиссер вертел в руках опустевшую кофейную чашечку, понимающе кивал, пожимал плечами — словом, являл собой идеального слушателя.
— Ты знаешь, я пришел к выводу, что с интригами можно бороться только публично. Как человек творческий, ты меня поймешь. Мелкие пакостники, завистники, интриганы — они сильны шепотками, закулисной возней, наветами, словом. Сидят как мыши в подвале и строят козни исподтишка. А как только вытащишь их на солнышко, тут все их мерзости и тают, как грязный снег весной.
— Ты рассуждаешь как поэт, а не как гонщик, — вставил Михаленко. — Я пока понял только, что кто-то затеял против тебя интриги.
— Правильно понял. Правда, не столько против меня, сколько против близкого мне человека.
— Это ясно. Из-за себя ты не стал бы так кипятиться. Но ты же позвал меня не для того, чтобы испытать на мне свои ораторские способности?
Зернов неожиданно засмеялся:
— Именно! Именно, чтобы испытать ораторские способности! Они мне сегодня понадобятся. Ладно, давай ближе к делу. Мне нужны свидетели.
— Свидетели чего?
— Одного частного разговора. Чтобы потом никто не мог ничего переврать. Нужно заставить одного человека высказаться при всех, а не плести паутину втихомолку. Я так понимаю жизнь: дорога ровная, колеса у всех машин круглые, хочешь победить — оттачивай мастерство, ухаживай за автомобилем, а не срывай тормозные шланги у соперников!
— Вижу, что ты все-таки гонщик. Хотя в душе — все равно поэт.
Герман вздохнул:
— Ну что, поможешь?
— Да.
— И ты не спрашиваешь, где и с кем придется встречаться? Против кого свидетельствовать?
— Поскольку ты не требуешь от меня, чтобы я врал, то нет. Правду говорить легко. Особенно если это не задевает собственных интересов… Шутка. Только я бы тебе предложил расширить свидетельскую базу.
— То есть?
— Ну если хочешь все делать как положено, то необходимы как минимум два свидетеля. Показания одного даже в суде не считаются достоверными.
Герман задумчиво провел пальцем по переносице.
— Наверное, ты прав… А где мы возьмем второго?
— Эх ты, стратег… Ладно, второго я обеспечу.
…Домой Герман заявился только к вечеру, уставший, но довольный. Нежно поцеловал Лиду. Она прижалась к нему, мгновенно позабыв все сомнения и страхи. Зернов зарылся лицом в ее густые темно-русые волосы, вдохнул их неповторимый запах.
— Я целый день мечтал об этом, — вполголоса произнес он, зажмуриваясь.
— И я… — призналась Лидия, целуя его в подбородок. — Подожди. — Лидия мягко отстранилась. — Ты, наверное, хочешь есть?
— Без всяких «наверное»! — ответил он. — Но даже свиной филе-миньон не оторвет меня от тебя!
— Мой ужин оторвет! — пообещала она, увертываясь от его поцелуев. — Я впервые в жизни простояла столько времени у плиты.
Герман в знак покорности шутливо развел руками.
Через несколько минут он сидел за столом на кухне, ел приготовленный по поваренной книге грибной суп. Лидия с умилением следила за ним.
— Тебе действительно нравится? — в третий или четвертый раз спросила она.
— Божественно! — совершенно искренне сказал Герман, отставляя пустую тарелку.
— Ну, значит, я не напрасно потратила день. — Она подала ему тушеное мясо с картошкой.
— Я тоже не зря день провел, — заметил он, принимаясь за второе.
— А чем ты занимался?
— Готовил с Сан Санычем машину к соревнованиям. Потом кое-куда звонил, ездил… Но это не главное. Главное — я думал о нас с тобой, обо всей этой дурацкой истории с сережкой. И кое-что надумал. — Он поймал ее озабоченный взгляд и рассмеялся. — Только тебе ничего сейчас не скажу.
— Как — не скажешь? Почему?
— Так тебе легче будет сохранить непосредственность. А это достаточно важная часть моего плана.
— Какого плана? Погоди-погоди. — Лидия привстала со стула. — Ты что, затеял какой-то… какую-то авантюру с моим участием и не собираешься даже поставить меня в известность?
— Для твоего же блага, любимая, для твоего же блага! Ты скоро все узнаешь.
— Как — скоро?
Герман посмотрел на часы.
— Через час… Или чуть больше. Только обещай, что будешь делать все так, как я скажу. И не станешь задавать вопросов.
Минут через сорок они ехали по вечерней Москве на машине Германа.
— Куда мы? — спросила Лидия.
Он ответил широкой улыбкой.
— Не забывай про обещание… Впрочем, я думаю, ты сейчас сама догадаешься.
Они миновали вокзал, переехали через мост. Несмотря на то что час пик уже закончился, машин было много. Герман довольно рискованно протиснулся между двумя «Волгами», обогнал на вираже какую-то иномарку, свернул на довольно тихую улочку, всю правую сторону которой занимала непременная деталь московского пейзажа — монументальный бетонный забор со столь же обязательным плакатом: «Строительство ведет СМУ… Прораб… Срок сдачи…» — и если номер СМУ еще можно прочитать, то срок сдачи и фамилию прораба разобрать не легче, чем письмена древних инков.
— Подожди, — вслух задумалась Лидия, — я была здесь недавно… Мы случайно не к Анциферову в редакцию едем?
— Случайно да. Я хочу устроить этому прохвосту приятный сюрприз.
«Сюрприз» получился. Герман, видимо, заранее выяснил, в котором часу журналист обычно уходит с работы, потому что Анциферов показался на ступеньках редакции буквально через несколько минут после того, как они подъехали. Герман дал ему сойти с тротуара, рванул с места и затормозил в нескольких сантиметрах от ног Вадима Евгеньевича. Даже Лидия, имевшая возможность воочию убедиться в мастерстве Зернова, вскрикнула и вскинула руку. Чего уж говорить о толстяке, которого ослепляющий свет фар и визг тормозов повергли в состояние, близкое к коме. Слегка придя в себя, он раскрыл рот, чтобы высказать лихачу свое мнение о подобных шутках, но ни единого звука из его глотки не вылетело — в появившемся из автомобиля водителе Анциферов узнал Германа. Гонщик неторопливо прошел вперед, остановился рядом с журналистом, опершись на капот.
