Поздно вечером Нора отложила книгу, которую читала в постели перед сном, и потянулась к телефону. Она медленно перелистала лежавший рядом блокнот, откашлялась и набрала найденный номер.
– Мистера Дорсона, пожалуйста. О, прошу вас, я хочу сделать ему сюрприз… Благодарю. – Пока ее соединяли со старым дядюшкой Фрэнка, Нора покусывала нижнюю губу. – Добрый вечер, дядя Эрик! Как ваше здоровье? Уверена, вы теряетесь в догадках, кто бы это мог быть…
Глава 11
Звонки Рэя прекратились, но на душе у Эмили было беспокойно. Она знала, что препятствия лишь разжигают решимость, и, скорее всего, это лишь временное затишье, а в ближайшем будущем стоит ждать новой, более настойчивой атаки. Эмили не выдержала и даже позвонила Норе, надеясь выяснить, с ней ли еще ее новый друг. Разговор, конечно, ничего не дал, они почти сразу же поссорились. Но дня через два позвонила Никки, и уж тут-то Эмили выведала все, что ее интересовало. Итак, Рэй, судя по всему, расстался с Норой, а значит… Значит, скоро он наведается к Джуди. Она оживится, у нее снова заблестят глаза, а потом… Потом – новое разочарование, новая боль… Любящая женщина может прощать бесконечно, пока, наконец, становится некого прощать. Нет, нет! Этого нельзя допустить! Еще немного, и Джуди уже нельзя будет спасти! Она импульсивна и решительна. Она способна на безумные поступки… Ни за что! Эмили готова была стать той стеной, что помешает Джуди снова встретиться с Рэем.
Приняв предложение издательства, Эмили не ошиблась. Джуди с головой ушла во Францию шестнадцатого века, и Эмили поняла, что Джуди относится к тем людям, которых может излечить по-настоящему интересная для них работа. Джуди призналась, что поэзия средневековья и Возрождения – малознакомый для нее материал, и с тем большей увлеченностью она погрузилась в изучение всего, что могло пригодиться в работе. Исторические экскурсы, биографии поэтов, филологические исследования, уже существующие переводы на английский… Чтение стихов вслух, волшебство французской речи, романтический флер этой поэзии и этого времени… Ни походы по магазинам, ни новые наряды, ни проникновенные разговоры не вызывали такого оживления, такой радости. Глаза Джуди по-прежнему были печальны, и Эмили подозревала, что она все еще плачет перед сном, но каждый день были эти несколько часов, когда Джуди уходила от своих проблем и горестей – туда, в иной, прекрасный и необычный мир, где, возможно, с удовольствием осталась бы навсегда…
– Скажите, Эмили, – однажды спросила она, – что вы думаете о теории перевоплощений?
– Реинкарнация? – переспросила Эмили, на мгновение удивившись, но тут же поняв, чем вызван вопрос. – Не знаю, милая, я как-то далека от религиозных доктрин… А что?
– Мне просто интересно ваше мнение, – несколько смущенно сказала Джуди. – Я не могу сказать, что верю в это, но иногда мне кажется…
– Что вы уже жили когда-то? – улыбнулась Эмили. – Такое случается со многими. Иногда определенная ситуация напоминает что-то, чего совершенно точно в этой жизни не происходило. И сам собой напрашивается вывод, что глубинные пласты памяти посылают нам импульсы, ассоциации, смутные воспоминания… Возможно, это правда, а может, только приятный самообман: ведь если мы уже жили когда-то, есть надежда, что смерть – это не только конец, но и начало. – Она вновь взяла отложенную в сторону книгу, но, едва опустив в нее глаза, тут же подняла их: – Если я не ошибаюсь, вам кажется, что вы жили во Франции середины шестнадцатого столетия и, возможно, даже лично знали кого-нибудь… А может быть, вы чувствуете, что были… – тут она постучала ногтем по раскрытой странице, – например, Луизой Лабе?
Джуди засмеялась. Она хотела возразить, но Эмили с воодушевлением продолжала:
– Ну, да! Представьте! Это вас прозвали «прекрасной канатчицей»,[5]это ваш дом стал настоящим литературным салоном, это вам посвящали стихи ваши гости – лучшие поэты Франции… И – послушайте! – разве это не вы написали? – Эмили подняла книгу, загородившись ею от Джуди, и прочла тихо и торжественно:
Смотри, ведь все живое умирает,
Коль связь души и тела разорвать:
Я только плоть, ты – суть и благодать.
О, где теперь душа моя витает?[6]
Джуди слушала, затаив дыхание, а потом проговорила:
– Да… Сейчас мне действительно кажется, что я сама написала эти стихи.
– Они в вашем духе, – заметила Эмили.
– Но я говорила все-таки не о каком-то конкретном времени. Да, сейчас я во Франции… Но, помните, я рассказывала о нашей давней поездке? Там, в Чарльстоне, я ощущала себя…
– Скарлетт? Джуди улыбнулась:
– Может быть, но не обязательно. Просто я была оттуда… Иногда что-то происходит, и я перестаю быть собой, обретаю новую судьбу, влезаю в иную кожу. Фантастическое ощущение! Это случается и при чтении хорошей книги. Я не отождествляю себя с каким-то героем, но я живу там, с ними, и это уже не совсем я… А потом я словно просыпаюсь и возвращаюсь к себе настоящей…
Так шли дни. Эмили выбрала долгий путь постепенного восстановления душевного спокойствия своей «подопечной», другой возможности помочь ей она не видела. Разговоров, способных причинить Джуди боль, Эмили не заводила, даже имя Норы перестало произноситься в доме. И как будто мир и покой царил в отношениях и в душах… Между тем, Эмили каждый раз с болью во взгляде провожала удаляющуюся, скрывающуюся за дверью своей комнаты фигурку Джуди. Чем пропитан воздух этой комнаты? Какие мысли и воспоминания витают под ее потолком? Эмили постоянно оглядывалась назад, смотрела, словно через лупу, на свое прошлое, разглядывала себя – ту… Этот образ проецировался на Джуди, они превращались в одно целое, и тогда Эмили становилось страшно… Каждый день, попрощавшись с Джуди, она возвращалась на тридцать лет назад, но теперь это уже не было переживанием своей судьбы, бессмысленным просмотром причиняющей боль пьесы. Теперь это был учебный видеофильм, который ей хотелось показать Джуди, чтобы убедить в пагубности страсти, чтобы удержать на краю и спасти…
Но все же Эмили ошибалась в своих худших предположениях и опасениях. Она отождествляла Джуди с собой, какой была тридцать с лишним лет назад, а между тем, Джуди была не столь уж похожа на нее. Вернее, она была более похожа на Эмили нынешнюю, чем на Эмили сорокалетнюю. Та сила и та любовь к жизни, что пришли к Эмили с годами, уже были в натуре Джуди. Задавленные страстью, эти качества все же не исчезли, и встреча с Эмили, общение с нею, постепенно возродили их. Да, последние события почти сломали Джуди, но проделанная душевная работа вовсе не была перечеркнута, как предполагала Эмили. И обрести себя теперь было значительно легче. Джуди пыталась увлечься тем, что могло бы заслонить ее личные проблемы, и работа стала для нее спасательным кругом.
Уединяясь в своей комнате, она уже не бросалась на постель и не утыкалась лицом в подушку, как в первые недели после возвращения из Нью-Йорка, когда жизнь, казалось, остановилась, а душа неуклонно зарастала пустотой, от которой лишь боль была избавлением. А теперь, едва затворив за собой дверь, Джуди садилась за стол и устремляла взгляд в окно. В кронах деревьев гулял ветер, и желтеющие листья трепетали, словно оборки на бальном платье во время танца, – время от времени какой-нибудь листок не удерживался на ослабевшем черенке и срывался, тогда Джуди приподымалась и следила за его плавным кружением вниз. Облака стремительно неслись по небу, уже утратившему свою голубизну: кони, зайцы, бегемоты, крокодилы, неведомые чудища, – Джуди так любила в детстве наблюдать за их причудливыми формами. С наступлением сумерек в доме напротив загорались окна, и она следила за передвижением безмолвных фигур в окнах: вот хозяин дома вернулся со службы и ужинает вместе с женой и детьми, вот он курит трубку в гостиной (эта старомодная привычка очень нравилась Джуди), вот в зеркале отразился засветившийся экран телевизора, а вот и потух, и сейчас жена задернет штору в спальне… Незнакомая чужая жизнь, повинующаяся каким-то своим законам, казалась Джуди столь же интересной, как и полет листа, притягиваемого землей, или бег погоняемых ветром облаков, а лай соседской собаки волновал ее так же, как звон телефона, приглушенно доносящийся из соседнего, через забор, дома. Жизнь вокруг шла своим чередом, не подозревая, что кто-то наблюдает за всеми ее проявлениями со стороны, а Джуди наслаждалась своей одновременно и непричастностью к происходящему и безусловной вовлеченностью в эту круговерть.
