Магнус расплатился с ирландцем. Когда он отсчитывал деньги, общее внимание было привлечено дракой, завязавшейся возле овечьих загонов.
– Они всегда – источник неприятностей, – сказал ирландец, указывая кивком на дерущихся. – Хотел бы я, чтобы их совсем выгнали из страны. Чертовы попрошайки!
Он говорил, конечно, о цыганах. Магнус вскочил на спину гнедого и подождал, пока тот успокоится и перестанет лягаться, потом уселся поудобнее и взял у ирландца поводья вороной кобылки.
Как раз в этот момент он и увидел Тайроса и других цыган, улепетывающих со всех ног.
– Есть у нее кличка? – спросил Магнус.
– Подойдет любая, подойдет любая, сэр! – крикнул ирландец. – Лошадка будет благонравной и послушной, если наездник сумеет с ней справиться, можете быть спокойны.
Магнус поддал пятками в бока своему гнедому и тронулся вперед. Он знал подходящего наездника для этой кобылки. Кобылы и жеребцы и их любовные отношения! Голова его кружилась при мысли об этом. Все, что ему нужно сейчас, – это несколько минут мира и покоя.
Идэйн увидела, что цыгане возвращаются. Они спешили через поле, а за ними ехал Магнус верхом на гнедом жеребце, ведя в поводу маленькую вороную кобылку. Он осадил своего гнедого перед повозкой, оглядывая небольшую группу людей, собравшихся возле нее. Бросив всего лишь один взгляд своих золотисто-карих глаз, он мгновенно охватил их всех. Что-то было не так, и Идэйн сразу поняла это.
– В путь! – крикнул он ей, заглушая шум ветра.
Мила торопливо отвязывала мулов и впрягала их в повозку. В отдалении была видна толпа, спешившая к ним через луг.
И, словно порыв ветра, по толпе, окружавшей «гадалку», пробежал ропот недовольства. Слышались приглушенные выкрики, повторявшие одно только слово – «ведьма!».
– Ты взяла мои деньги! – крикнул кто-то. – Отдай их обратно!
Магнус кружил на своем жеребце, ожидая, когда повозки тронутся. Тайрос уже приближался к ним по дороге из Киркадлиза. Вторая цыганка подбежала к Миле помочь ей запрячь мулов. Идэйн швырнула горсть медных монет в толпу вилланов. Они на минуту забыли о своем недовольстве и бросились их подбирать.
– Скорее! Скорее! – кричал Магнус.
Повозка тронулась, неожиданно сильно накренившись, и Идэйн чуть не выбросило на дорогу. Толпа отступила. Брошенный камень задел край повозки, потом полетел второй.
Идэйн держалась за деревянные стенки обеими руками. Магнус ударил своего коня пятками, подгоняя его. Лицо его было угрюмым.
– Что ты здесь делала? – закричал он. – Почему они называют тебя «ведьмой»?
Идэйн даже не, попыталась объяснить: порывы штормового ветра не давали говорить, вырывая и унося слова прямо от губ. Она только бросила на него испепеляющий взгляд.
Повозку тряхнуло на ухабе, и Идэйн подбросило вверх. Цыганские повозки уносились из Киркадлиза и с этой ярмарки с такой скоростью, будто их преследовали все псы ада. Несколько вилланов все еще бежали за повозкой, бросая в нее камнями.
Магнус направил своего коня прямо на них, и они тотчас же разбежались. Он вернулся к повозке – темно-рыжие волосы трепал ветер.
– Они сказали, что на ярмарке цыгане украли несколько овец, – крикнул он, – и мы бросились удирать!
Идэйн откинула с лица свое покрывало:
– Ты купил этих лошадей?
Он описал на своем жеребце широкий полукруг, пришпоривая его пятками. Он скакал без седла, заставляя следовать за собой и маленькую кобылку. И делал все это грациозно и без видимых усилий.
– Да, я заплатил за них. – Он зло улыбнулся ей. – Камни эти они бросают не в меня.
Магнус отъехал, а Идэйн все смотрела ему вслед. Потом забралась внутрь повозки посмотреть, как себя чувствует Асгард.
Асгард лежал с закрытыми глазами, хотя и не спал. Но, если бы даже и спал, дикая качка и тряска разбудили бы его.
Он слышал, как Идэйн гадала вилланам. Его это зачаровало, хотя у него и волосы встали дыбом.
Ее дар проникновения в будущее внушал благоговейный страх, но поражала при этом ее неопытность и незнание жизни. У нее абсолютно не было развито чувство опасности. Та неуклюжесть, с которой она вела разговор с крестьянами, вызывая их изумление и страх своей неприкрытой и беспощадной правдой, которую они узнавали во всем, что она им говорила, означала только одно: она навлечет на себя неприятность. Он слышал крики вилланов и догадался по шуму, что некоторые из них швыряли камни в отъезжавшие повозки.
Теперь он наблюдал за Идэйн, когда она приподняла край одеяла, и холодный воздух ворвался в повозку.
Несмотря на отчаянную тряску, Идэйн забралась внутрь и приложила руку к его лбу, чтобы проверить, не возобновилась ли лихорадка.
– Ты спал! – воскликнула она.
Асгард кивнул. Он еще недостаточно окреп, чтобы пытаться перекричать ветер. Она встала рядом с ним на колени и подоткнула овчину вокруг его шеи и плеч.
Он заметил, что она сняла скрывавшее ее лицо красное покрывало. Ее длинные золотистые волосы были заплетены в косы, уложенные короной вокруг головы. Темный, цыганский цвет лица из-за сока грецкого ореха делал еще ярче ее глаза, которые, казалось, излучали блеск, как драгоценные камни.
Асгард наблюдал за ней, размышляя, что ока, вероятно, не сознает своего могущества. А это делала ее еще опаснее. Как можно было забыть слова монаха Калди, который, увидев ее, заговорил о древнем народе Ирландии, который живет вечно? А также о том, что этот народ был знаменит своими чародеями.
Под одеялами Асгард сотворил крестное знамение. Эта девушка была хороша, как ангел, но церковь учила, что зло часто принимает личину красоты и невинности. Особенно это касалось женщин.
Она села рядом с ним, кутаясь в свой плащ. Они, могли слышать, как где-то впереди Мила кричала, подгоняя мулов. Налетевший штормовой ветер нес с собой холод, он гнул деревья и поднимал облака пыли, но дождя не было.
Асгард закрыл глаза. Лежа тихо, он, кажется, мои почувствовать это. Кажется, не боялся никто, кроме девушки, у которой был задумчивый и серьезный вид. Но Асгард чувствовал, что вокруг них играют демонические силы, которые мчат их быстрее бури.
На юг, в Дамфриз.
16
– Генрих Плантагенет – лучший король, который когда-либо правил в Англии, – заявил первый рыцарь.
Его собутыльники нестройно, пьяными голосами выразили свое согласие, кроме одного рыцаря из свиты графа Норфолка.
– Нет, да упокоит господь душу его деда, – возразил рыцарь, поднимая чашу с вином. – Львом Правосудия и Справедливости был Генрих Первый!
Магнус, в цыганской шляпе, сдвинутой на глаза, сидел в тени поодаль от главного стола, прислушиваясь к разговорам. Да, были времена, когда, одетый подобающим образом, в доспехах и шлеме, он присоединился бы к спорщикам и с радостью выпил бы с ними чашу вина. Хотя, несмотря на рыцарское звание, они были неотесанными наемниками, готовыми за деньги служить любому господину. Вне всякого сомнения, они оказали бы должное почтение ему, рыцарю при дворе графа Честера и графскому сыну.
