Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Все больше удаляясь от мира, он познал часы такого безмерного счастья, о котором прежде и помышлять не мог. Ему открывались все новые дали прозрения, и он все отчетливее понимал, что ему дано пережить истинное чудо, в сравнении с чем все были и небыли внешней жизни не просто миражи, как он думал всегда, а самые настоящие тени, отступающие перед лучами света.
Притча о Фениксе, пернатом провозвестнике вечного обновления, день ото дня все сильнее впечатляла его, обогащалась все новыми смыслами, позволяя увидеть разительное отличие живых символов от мертвых.
Все, чего он искал, казалось, заключено в этой неисчерпаемой метафоре.
Она разрешала все загадки, подобно всеведущему существу, дающему единственно правильные ответы на любые вопросы.
Например, упражняясь в усилиях овладеть ходом своих мыслей, Фортунат заметил, что порой у него на редкость хорошо получается, но затем, при попытках уяснить, каким именно способом он достиг такого результата, из памяти изглаживалось все, что могло бы пролить на это свет. В мозгу не оставалось никакого следа, и приходилось все начинать сызнова, чтобы придумать новую методу…
«Сон тела, вот кто похитил у меня сорванный плод», – говорил он себе в таких случаях и, чтобы впредь не допустить этого, принимал решение больше не ложиться спать. Неизвестно, как долго ему пришлось бы изводить себя бессонницей, если бы однажды утром его не осенило: эти странные пустоты в памяти – не что иное, как «пепелища», а из пепла непременно должен восстать вновь обновленный Феникс. И незачем изобретать методы, а потом припоминать их, прав был Пфайль, когда говорил в Хилверсюме: истинная ценность не в готовом холсте, а в таланте художника.
С тех пор как Фортунат уразумел это, овладение мыслями превратилось из утомительной головоломки в неизменное наслаждение, и он восходил от ступени к ступени, даже не считая их, пока в один прекрасный день не обнаружил с великим удивлением, что уже владеет ключом к могуществу, о котором и мечтать не мог.
«У меня такое чувство, что до сих пор я был жертвой мыслей, они роились в моей голове, добывая из нее пищу, – рассказывал он Сваммердаму, с которым все еще по обыкновению делился своими переживаниями, – а теперь я могу усилием воли отправить их в полет, и они возвращаются ко мне, и у каждой – медоносный взяток смысла. Раньше они опустошали меня, а теперь обогащают».
Спустя неделю он случайно наткнулся в дневнике на описанный почти теми же словами сходный духовный казус и не мог не нарадоваться тому, что стоит на верном пути, который нашел сам.
Листы с этими строками, слипшиеся от плесени и сырости, просохнув под лучами падавшего из окна света, отделились друг от друга и теперь поддавались прочтению.
Он чувствовал, что и во всем строе его мыслей происходит нечто подобное.
В последние годы – до и во время войны – он всякое слышал и читал про так называемую мистику. И все, что с этим связано, в большей или меньшей степени служило идее «туманности», ибо, насколько он мог судить, было как будто нарочно размыто, стушевано и чем-то напоминало экстатическое бормотание курильщиков опиума. И хотя он не сомневался в справедливости своего приговора, а то, что с чьей-то легкой руки именуется мистикой, считал ни чем иным, как блужданием в тумане, теперь он мог поверить в реальность истинного мистического состояния, которое трудно обрести, а еще труднее вызвать каким-то усилием, – оно не только не уступает в яркости обыденному восприятию жизни, но и значительно превосходит его живой естественностью.
Это уже не имело ничего общего с сомнительной усладой экзальтированных «мистиков», со смиренными всхлипами соискателей персонального «спасения», для коего непременно нужен кровавый фон в виде осужденных на вечные муки грешников. Но и сытое чавкающее самодовольство человеческого быдла, убежденного в том, что переваривает свою жвачку на почве реальности, тоже казалось чем-то далеким, как полузабытый тошнотворный кошмар.
Хаубериссер выключил свет, сел за стол и стал Ждать темноты. За окном опустился тяжелый занавес ночи.
Фортунат чувствовал, что Ева совсем рядом, но не мог видеть ее.
Когда он закрывал глаза, краски собирались в кучевые облака, таяли и вновь обретали плотность. Опыт подсказывал ему, что это он собирает их, что они составляют тот материал, из которого он может творить образы, которые поначалу кажутся застывшими и безжизненными, но постепенно, будто одушевленные таинственной силой, обретают собственную жизнь, как существа, ему подобные.
Несколько дней назад ему впервые удалось увидеть и оживить таким образом лицо Евы, и он было решил, что стоит на верном пути, что это духовный путь воссоединения с ней, но тут он вспомнил те строки из свитка, где говорится о галлюцинациях ведьм, и понял: перед ним безбрежное болото, населенное призраками, – сделаешь только шаг и уже не выберешься.
И чем мощнее напирала сила, претворявшая в образы его сокровенные, не познанные им самим желания, тем неотвратимее становилась опасность – он чувствовал это – заплутать на коварных тропах, которые уже никогда не выведут назад.
С содроганием и в то же время с щемящей тоской он вспоминал минуты, когда ему удалось вызвать фантом Евы. Сначала тот был бледен, как серая тень, но потом наполнился цветом и жизнью, и вот перед ним стояла она, и казалась полнокровнее самой жизни.
Фортунат навсегда запомнил сковавший все его тело ледяной холод, когда, повинуясь магическому инстинкту, он отважился на попытку ощутить видение и другими чувствами – слухом и осязанием.
С тех пор он столько раз ловил себя на поползновении еще раз сволхвовать перед внутренним взором этот образ, и ему стоило невероятных усилий воспротивиться соблазну.
Была уже глубокая ночь, а он все не решался отойти ко сну. Что-то подсказывало ему: должно же быть какое-то магическое средство призвать к себе Еву, но не как призрак, оживленный дыханием его, Фортуната, души, а как живого человека.
Он отпустил свои мысли на волю, чтобы они вернулись, зарядившись новыми импульсами. Успешный опыт последних недель убеждал в том, что эта метода отсылки вопросов и терпеливого ожидания ответов, это осознанное чередование активного и пассивного состояния не подводит даже в тех случаях, когда речь идет о вещах, не уяснимых логическим мышлением.
В голове проносились идея за идеей, одна другой замысловатее и фантастичнее. Он взвешивал их на весах своих чувств и каждую находил слишком легкой[65].
И вновь «бодрствование» послужило ключом к потаенному затвору.
Однако на сей раз – интуитивно угадал Фортунат – не только сознание, но и тело надо привести в состояние высшей жизненной активности. В теле дремлют магические силы, их-то и необходимо разбудить, если стремишься воздействовать на вещественный мир.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
