Собравшиеся недоуменно переглянулись. Рут покачала головой, прикусила губу, вспоминая:
— Мириам Беркбэнк? Не видела ее с охоты на тигров в Кении.
Я отмахнулся, снова начиная свирепеть. Обычно мне такое состояние не свойственно, и я не знал, как с ним справиться.
— Моя тетя Мириам. И, предположительно, ваша тоже, всех вас. Хватит ходить вокруг да около!
— Прости, дорогой, — нахмурилась Джуни, — но ты глубоко заблуждаешься. У нас, Зайбэков, нет родственников, помимо друг друга. Такова наша природа.
— Мириам, — медленно и отчетливо произнес я, — сестра моей матери Анжелины. Из чего следует, что она ваша тетя, мадам.
— Господи боже! Только не называй меня «мадам»! — вскрикнула Джуни, отшатываясь. — Я чувствую себя замшелой древностью!
— Что недалеко от истины, — проскрипел Когтяра.
— Сестры Мириам не существует, — сказал Марчмэйн. — Тебя дезинформировали. Мы, стрижающие ребята, произошли от Дрэмена и леди Анжелины.
— А они, — нараспев подхватил Тоби, — от дерева Иггдрасиль.
Тут все присутствующие сотворили чудной суеверный жест, что-то из буддизма или из хинди: сложенные вместе руки скользят от талии до середины груди, где расходятся вверх, словно ветви дерева. Правда, вышло весьма забавно, потому что большинство при этом держало тарелки и бокалы с шампанским. Святые небеса. Я почувствовал отвращение. Очередное сборище чокнутых. Им самое место среди спиритуалистов, любителей эктоплазмы, ясновидящих и душепереселенцев тетушки Тэнзи! Однако какая-то часть меня — новая, чистая, застенчивая и потрясенная — помнила Тоби, стоящего в ворохе осенних листьев, окруженного искрящейся энергией, помнила солнечный огонь, бьющий из моей собственной протянутой руки. Я был не в том положении, чтобы издеваться над эксцентричными верованиями других.
— Отлично, — устало вздохнул я. — Я еще спросил насчет этой звезды Ксон, и, кажется, вопрос вам понравился. Так что это такое? — я тряхнул головой. — Простите за грубость и настойчивость. За последнее, время мне пришлось многое пережить. Наверное, следует тихонько удалиться в угол и ждать, пока за мной приедут из психиатрической клиники.
— Слишком поздно, — фыркнул кот, — ты уже там! Не отходившая от меня Лун взяла мою правую руку,
перевернула и разжала стиснутые пальцы. Стоявшие поблизости родственнички — по крайней мере, те, кто был не в курсе — ахнули.
— Это Ксон-материя, Август.
Утопленные в моей плоти золотые иероглифы тускло поблескивали в лучах бледного солнца. Я на мгновение зажмурился.
— И у всех вас есть такие отметины на теле?
— Метка зверя, — весело откликнулся Джулс. — Моя — на левой лодыжке.
— Моя тоже на ноге, — сказал я. — И, насколько помню, всю жизнь там была. Лун — первый человек с такой же меткой, которого я встретил, не считая родителей. Полагаю, эти значки контролируют дейксис, Schwellen и все прочее.
— Это внешнее, видимое проявление нашей грамматической структуры, — сообщил Джулс.
— Да, но что, черт побери, это такое?!
Джан возбужденно схватила меня за руку и с неприкрытым любопытством уставилась на иероглифы.
— Это от Ксон-калибра?
— Вроде того, — не было никакого смысла отрицать очевидное. И кто я теперь, король Круглого стола?
— Это… ну, это большой вопрос. И простейший ответ на него — первичная материя.
— Типа застывшего рентгеновского излучения? Космический пилот радостно засмеялась.
— Ближе, чем ты думаешь! Это конденсат унитарного пространства-времени. В твоей параллели знают про Большой взрыв?
— Это когда Вселенная выскочила из пустоты? Да, мы уже научились добывать огонь трением двух палочек друг о друга. Или вы его добываете трением синей вайды о пупки?
— Эй, остынь, горячая твоя башка! Я просто хочу сказать, что во многих вселенных основного уровня Тегмарка… — она замолчала. — Ой, а вот об этом ты точно ничего не знаешь!
— Мы только что совершили полную четырехуровневую экскурсию, — сообщила с улыбкой Лун. — Не сомневаюсь, Август даст тебе понять, если ему потребуются дополнительные пояснения.
— О’кей, крутые парни! Оги…
— Август, — отрезал я ледяным голосом. И у хорошеньких есть свои границы.
— Август, сосредоточься. В первую стотысячную секунды — что по логарифмическим стандартам весьма долгий временной отрезок — все оставалось скомканным плотнее, чем атомное ядро. Улавливаешь, о чем я?
— Ага. Куча мятых кварков.
— Мечущихся, точно бешеные собаки. А еще раньше — значительно раньше — была эпоха кошмарной пресности. Где-то за триллионную триллионной триллионной секунды до этого, прямо перед лямбда-инфляцией, понимаешь? — Ну вот, еще один человек, спускающий на меня триллионы триллионов, словно чокнутый инопланетянин с его «миллиардами миллиардов звезд». Хотя я ведь видел летающую тарелку чувствительного овоща Флогкаалик, так что не стоило оскорблять несчастного осмеянного доктора Сагана[30]. — Очень горячо, — тем временем вещала Джан, — но ни электричества, ни магнетизма, ни ядерных сил — тогда еще и ядер-то не было, как и света — слишком тесно для света, да и видеть нечего. Еще не отделилась ни одна сила. Вот это и представляло собой Ксон-материю.
Я не смог сдержаться — раскрыл зудящую ладонь и уставился на тусклые металлические крючочки. По мне, они не особенно напоминали Большой взрыв, хотя я при нем и не присутствовал. (Видите, каким я тогда был невежественным?) Но эти иероглифы, несомненно, обладали наистраннейшими способностями и уберегли мою плоть от превращения в частицы вонючего пепла, когда распахнулись ворота убийственной солнечной термоядерной плазмы.
— А разве ей не следует быть тяжелой! Ну, как планете из сплошного свинца?
— В ней заперта отведенная лямбда-экспансией энергия. Массой не обладает, — Джан выглядела впечатленной. — Соображаешь. Ценю это в братьях.
— Стрижающая материя, — предположил я. Сестричка подмигнула Лун:
— Грубо выражаясь. Точнее, материально выражаясь потому что…
— Потому что это чертова метафора, мой мальчик, — произнес Джулс, чокаясь со мной. — Феноменология в роли семиотики, — я видел, как за его спиной Джуни возвела глаза к небесам, после чего отвернулась и, грациозно опустившись на шелковые подушки, завела с Аврил разговор на более осмысленные темы. Например, о внутренней природе устриц, или влиянии Венеры в восходящем квадранте.
— Это интересная особенность историй многих параллелей, — продолжал разглагольствовать Джулс, — что «феноменология» приобретает два значения, очевидно, противоречащих друг другу. В традициях философии, она означает прямое и безупречное знание о сущности вещей, своего рода единение духа с реальностью без посредства медитации. Гуссерль, Хайдеггер, Хелл, Гегель — и все прочие фамилии на эти буквы. Однако экспериментальные науки похитили «феноменологию», причем весьма варварски, если верить профессорам на X и на Г, чтобы применить ее к ошибочным наблюдениям, осуществляемым с помощью инструментов, что напрямую противоречит феноменологической интуиции. Но, конечно же…
