Я вытаращила глаза, хотя что-то во мне – возможно, опять пресловутое седьмое чувство Эшли – уже предупреждало об этом. Я не могла придумать, что сказать. Но он и не стал дожидаться. Раз нужно было рассказать, он рассказал:
– Это началось, когда она училась в школе. Мы жили в Калифорнии, неподалеку от Лос-Анджелеса, – надо сказать, это не самый подходящий город для воспитания детей, и вскоре у Кэти возникли проблемы. Она... – последовала пауза, столь короткая, что другой бы не заметил скрываемое за ней усилие. – Она очень нежная и добрая девочка и всегда поддается импульсам, иногда не отдавая себе отчета, к чему это может привести и во что обойдется. Она унаследовала, – добавил мистер Андерхилл, хотя это было совсем не обязательно, – больше от своей матери, чем от меня.
Я произнесла что-то ничего не значащее, что должно было прозвучать и успокоительно, и уклончиво, за что была вознаграждена проблеском удовлетворения на его лице. Вернувшись к своей прежней манере, он сказал:
– Сам я не великодушен и не импульсивен, мисс Эшли. И на меня нелегко повлиять. Но мои жена и дочь гораздо лучше меня. И когда моя маленькая Кэти попадает в чужую компанию, мы тут же узнаем, что она столкнулась с множеством проблем, которые одолевают подростков, и поверьте, это может закончиться чем угодно. Однажды она попала в поистине дикую компанию. Они воровали – причем сами вещи не имели значения, это было воровство ради воровства, – они просто ломали и били украденное, угоняли машины, в общем, развлекались, получая шишки. И среди них был мальчик, по которому она сходила с ума, и пока это длилось... Пожалуй, я избавлю вас от дальнейшего. В конце концов она вырвалась оттуда. Это заняло немало времени, но, будучи по натуре доброй и хорошей девочкой, с Божьей помощью и не без нашего участия она покончила с этим, как делает большинство этих глупых детей, когда у них появляется такая возможность.
Он говорил с убийственной прямотой. И снова я не нашла что ответить. Но он как будто и не ждал ответа и продолжал:
– И это одна из причин, почему мы решили несколько лет пожить вдали от дома. Вы понимаете, для меня не так важно, где жить, поскольку я все равно постоянно сную между Хьюстоном в Техасе и Нью-Йорком. – Снова сверкнула улыбка. – Правда, я не могу сказать, что Эшли-корт непосредственно на пути в Нью-Йорк и другие мои пункты назначения, но, как вам известно, девочкам – моей жене и Кэти – здесь очень понравилось, и нам казалось, что все устроилось наилучшим образом. А тут, знаете, случилось это. Когда вы рассказали нам о пропаже вещей, мы страшно напугались, что все началось снова. Если раньше Кэти и ее дружки воровали, это было нечто вроде хулиганства, мы не считали это патологией, но теперь мы испугались, что наша дочь серьезно больна. Клептомания – это душевный недуг, вы знаете, а не болезнь возраста, которая проходит сама собой. И поэтому мы со Стефани говорили всю ночь и сегодня утром снова, а потом спросили Кэти. Она рассказала нам все. Ее мучило это с тех пор, как вы здесь появились, и... Я думаю, она была рада признаться нам.
Мои мысли кружились, как в ловушке, стараясь найти ответ. Все оказалось гораздо хуже, чем я думала. Даже такие мелочи, как вещи, «допустимые к продаже», таили в себе пружины для возможной трагедии. За это близнецы тоже должны ответить... Я даже не заметила, что не выделяю, кто именно из близнецов.
– Но, мистер Андерхилл, это ужасно!
Он не так меня понял.
– Мисс Эшли, я понимаю, что это плохо и хуже не может быть, и можно взглянуть на это дело с вашей точки зрения, но должен сказать вам, что, узнав обо всем этом, мы с облегчением увидели, что, когда близнецы объяснили Кэти всю эту юридическую процедуру о трасте и имуществе, допустимом к продаже, которое и в самом деле принадлежит Эмори, у нашей дочери сложилось впечатление, будто все совершаемое ею совершенно невинно. Что на самом деле отнюдь не так, – добавил он с категоричной сухостью.
– Мистер Андерхилл...
Он на дюйм приподнял руку над подлокотником, и я замолкла.
– Нет, дайте мне договорить. Я не любитель слов, но мне очень, очень тяжело. Само собой, мы должны извиниться перед вами, мисс Эшли. Примите наши извинения. И я также должен заметить: если мы чем-то можем загладить свою вину, то вам стоит только сказать. По крайней мере, это я могу обещать. Я верну вещи на то место, откуда они пропали, чего бы мне это ни стоило.
В устах такого человека, как Джеффри Андерхилл, это было сильное заявление, но почему-то мне оно ни капельки не показалось абсурдным. И он говорил совершенно серьезно. Что касается извинений, не было смысла их отвергать, поскольку мое отношение ко всему этому, наверное, было именно таким, какое удовлетворило бы его. Но прежде чем я что-то успела сказать, мистер Андерхилл, бросив на меня испытующий взгляд, проникающий в самую душу, проговорил:
– Кажется, вас не очень удивило все то, что я рассказал. Вы знали, как были похищены эти вещи.
– Да. Мой брат рассказал мне вчера вечером.
– И как видно, очень опечалил вас.
– Не совсем так. Меня волнует другое. Я вам откровенно расскажу, как все это воспринимаю, мистер Андерхилл. Когда брат рассказал мне, я была в шоке. Это нехорошо, хотя, возможно, не так ужасно, как показалось сначала. Но по-настоящему меня рассердило, что они впутали сюда Кэти. Не буду посвящать вас в причины, зачем они это сделали, – и я, конечно, не знала о ее трудностях, пока вы не рассказали, а то рассердилась бы еще больше, – но мне показалось, что это ужасно, и я так и заявила. Мой брат передал это своему близнецу. Что касается лошадки и прочего, пожалуйста, забудьте о них. Нет, в самом деле. Официально они переходят к семье Эмори, и если мы начнем их разыскивать, чтобы выкупить, все это может выплыть наружу, а никому от этого не станет лучше. Все это может даже быть воспринято как нарушение закона. – Я вдруг кое-что вспомнила. – Мистер Андерхилл, а Кэти ничего не говорила о приходской регистрационной книге?
– О чем? – переспросил он, не расслышав.
– Об одной приходской книге, которая лежала в церкви. Она пропала.
– Нет, она определенно ничего такого не упоминала. Но я спрошу. Кому она могла понадобиться? Это ценная вещь?
– Не слишком. Она очень старая и, мне кажется, представляет определенный интерес, но, надо думать, только для местных жителей.
– Может быть, кто-то взял ее почитать и забыл вернуть?
– Вероятно. Я спросила только потому, что в ту ночь видела в церкви, мм, моего брата, и мне показалось, он держал что-то вроде большой книги, но, вероятно, это были ракхэмовские картины.
– Да, кстати, об этих картинах. Это, конечно, особое дело. Ведь они ваши?
Я кивнула.
– И они уникальны. Их сразу легко узнать. Если бы вы смогли вернуть их, я была бы очень благодарна. Думаю, вам это будет не трудно, и обещаю: я скажу, что сама послала их на продажу, но думала, что дадут дороже. Это избавит вас от всяких неприятностей.
