Будущие невесты опять захихикали и выдвинули из своих рядов невысокую грудастую деву, явную местную заводилу. Та подождала, пока подруги притихнут, вдруг покрылась румянцем и выкрикнула в нашу сторону:
— Мы приветствуем любого, старика и молодого!
И вся стайка отчаянно прокричала вторую часть речевки:
— Нам и цуцырь подойдет, коль до свадьбы доведет!
Вся деревенская площадь, притихшая было, чтобы не пропустить ни единого слова, раскатилась одобрительным смехом. Теперь подошла наша очередь отвечать, но Карои Лесай не стал вовлекаться в шуточную перепалку, взялся за дело решительно и просто.
— Увы, светлейшие девы, увы нам! Ни у сударя Зиэля, ни у меня, скромного стража границ, нет на примете ни одного знакомого цуцыря! А самим жениться — поздновато, да и выбранная стезя мешает. Но зато гость вашей деревни, его милость сударь Зиэль, напомнил мне давеча о древнем осеннем празднике, который и по сию пору почитается в сердце нашей империи, особенно в стольном граде Океании! Праздник же сей и обычай — ежегодные выборы княгини красоты!..
Здесь мы с Карои не врали: праздник такой существует при дворе и я вовремя о нем вспомнил. Более того, на бескрайних просторах империи слухи и небылицы об этом празднике пользовались неизменной любовью народа, ими заслушивались в роскошных покоях замков и на деревенских площадях, имя главных придворных красавиц передавалось из уст в уста, истина обрастала столь красочными подробностями, что превращалась в сказку… Естественно, что при каждом удобном случае, провинция пыталась подражать столице, и даже в самых мелких удельных городах выбирались свои княгини красоты… И пусть не Его Величество, сраженный великолепием вновь избранной княгини Всея Империи, на глазах у всего двора преклонял перед нею колено в тот лучезарный день, а всего лишь маркиз, рыцарь, или просто дворянин — это было почетно, это было прекрасно, это было восхитительно! Иногда сие оставалось главным воспоминанием в чьей-то отдельной жизни…
— …Вот и сейчас мы, вместе с нашим уважаемым гостем, его милостью сударем Зиэлем, единственные дворяне в округе, наглядно завершим вчерашние наши с ним жаркие споры и обсуждения, а именно возложим знаки восхищения и признания к ногам той, кто наиболее достойна среди вас титула княгини красоты, и в то же время еще не принадлежит никому по праву замужества, сама же, помимо прекрасного облика, вся исполнена юностью, целомудрием и обаянием!
С этими словами Карои Лесай вынул из рукава узкий сверток, осторожно развернул кисейную ткань и представил на общее обозрение веточку жимолости.
Веточка была невелика, в половину локтя длиною, из листьев — только один сохранился на ней, но зато вся ветка сплошь была покрыта алыми капельками плодов, и даже пасмурная погода не могла приглушить чистого и яркого цвета, едва ли не сияния, от этих ягод исходящих. Переждав восхищенные вздохи окружающих, полез и я за пазуху и тоже вынул оттуда сверточек тонкого полотна. Когда я его развернул, присутствующие недоуменно примолкли, было, потом вгляделись попристальнее, зашушукались, загомонили… Несколько мгновений — и шум превратился в восхищенный рев: Это тоже была веточка жимолости, только опушенная сверху, словно комьями первого снега, густым белым цветением! Осенью — цветущая жимолость! У меня и сомнений не было в том, что Карои Лесай сегодня же, лично, либо через дозорных, проверит существование нового горячего ключа в предгорьях и куста не вовремя цветущей жимолости. Пусть проверяют, там все сделано как надо.
Карои Лесай жестом левой руки пригасил крики, глянул на меня и продолжил:
— Итак, первый голос мой. Пусть эта скромная веточка с облетевшими листьями не даст забыть вновь избранной княгине, что красота, радость и прелесть присущи не одной только юности, и что когда-нибудь потом, не менее прекрасной для каждой из вас может стать утешительная зрелость! Карои Лесай выхватил из-за спины легкий двуручный меч, возложил на оконечность клинка веточку жимолости, осторожно опустился на одно колено, одновременно и плавно протянув острие меча в сторону одной из девиц, избраннице. Лерра — это была она — побледнела и замерла, еще не в силах поверить в случившееся, но выдержала сладкий удар и непослушной рукой взяла веточку с острия воинского клинка.
Я сделал шаг вперед, оказавшись рядом с коленопреклоненным стражем, и в точности повторил все его движения, протянув Лерре веточку цветущей жимолости на острие своего Брызги. Поначалу предполагалось, что я произнесу несколько хвалебных слов насчет цветущих лепестков, похожих на юные годы, во-первых свежестью своею, во-вторых чистотой, в третьих… ну и так далее… Но удержался и правильно сделал, ибо слова здесь были излишни. Единственно, я исподволь сделал так, чтобы тонкий и тихий аромат цветущей жимолости распространился по всей площади…
Вторую веточку Лерра уже брала смелее, но все равно глаза ее ничего не видели вокруг, в сей миг она плыла среди молний и радуг всеобщего восхищения и зависти по самому краю своего сознания, а бедное сердце ее трепетало от ужаса и счастья.
Красива ли она была на самом деле? Я же говорю: не уродлива, а после моих мелких поправок и, что гораздо важнее, после нашего с Карои представления — ее красота в глазах односельчан стала просто неземной…
Которая там Рузка?… А этот где… Эязу?… Угу, вон он… Глаза у него стали размером с кузнецовы кулаки, смотрит на нее не отрываясь — прозрел, наконец… окаменел, словно ящер на морозе… Бедная Рузка.
Потом опять был трактир, гуляли в узком кругу: мы с Карои и дюжина приглашенных гостей, из деревенской знати, во главе с семейной парой, счастливыми родителями новоиспеченной красавицы… Даже кузнец Боро Кувалда поприсутствовал некоторое время. Но кузнец уже не соревновался со мною в выпивке: опрокинул пару кружек кремового и со всем уважением откланялся, отправившись "на боковую, заказов на завтра навалили цельную гору, надобно выспаться"… Я пил умереннее обычного, а Карои разошелся, не в пример себе: до дна выцедил неразбавленный кубок кремового. Впрочем, ему для этого понадобился целый вечер, так что с тем же успехом он мог бы попытаться опьянеть с помощью глотка простой колодезной воды… Кстати говоря, в разгар скромного ужина, скользнул в трактир дозорный и что-то на ухо доложил (а я подслушал!) своему главному… Тот кивнул бесстрастно и дозорного отпустил. Да, есть, оказывается, неподалеку и горячий ключ, и белые цветущие ветки. Эх, Кари, Кари… И откуда в людях такая болезненная недоверчивость к словам товарищей и соратников? Она мне по сердцу.
Этой ночью, как и накануне, счастливые случайности продолжали меня преследовать: стоило мне, вместо сна, выйти за ворота моего временного жилища и направить свои стопы в сторону озера, как слух мой, а потом и зрение наткнулись на обнимающуюся парочку: Эязу обнимал Лерру, а Лерра Эязу. Бедная Рузка — где она сейчас, что чувствует, о чем думает?… Обнимались и препылко, но пока еще целомудренно… И говорили, говорили бесконечно… повторяя почти одно и то же, почти одними и теми же словами… Для постороннего, вроде меня, воспринимаются сии откровения нудновато.
"На всю жизнь!.." "Честно-честно???" "О, да, любовь моя!" "И больше никогда и ни с кем???" "Никто и никогда, только ты! Только тебя одну!"
