Потертая дверь, полутемная лестница, второй этаж. Подниматься лучше без лифта… Прежде чем утопить кнопку звонка, Павел приготовил удостоверение. Если бухгалтерша узнает его, может ведь и дверь не открыть.
Пятнышко света в линзе глазка действительно померкло на мгновение, и сразу же защелкали многочисленные дверные замки. Нрав у бухгалтерши всегда был шумный. Павел мысленно собрался, приготовившись сразу атаковать, иначе сомнительного счастья попасть в квартиру могло и не выпасть. Однако заготовленные казенные слова о служебной необходимости остались невостребованными. Дверь приоткрылась, через щель между створкой и косяком стремительно протиснулся Филиппыч. Оглядываясь и шипя что-то невразумительное, он вытолкал Павла из тамбура на лестничную клетку и, отступив за угол, прижал к двери лифта. Здесь его шепот наконец стал разборчивым.
— Ты что, пехота, совсем обалдел? Ясно же сказал — не трогать меня! Здесь же агентурная работа, понимать же надо!..
Павел наконец сообразил, о чем речь, и едва не расхохотался. Семен выскочил на лестницу в одних семейных трусах, нательном крестике и шлепанцах на босу ногу. Впрочем, на фоне прочих обстоятельств смех получился бы горьким.
— Слушай, агент большого секса! — прошипел он в ответ, отодрав руки Филиппыча от своей куртки. — Ты хоть знаешь, что в городе творится? Или совсем повернулся на своей бухгалтерии?
Семен шумно выдохнул собранный для нового ругательства воздух и взял тоном ниже.
— Ну какого черта, Паша? Я же ее знаешь на чем разговорил? На том, что якобы в «Стройтресте» больше не работаю. Даже телефон отключил, чтоб ни одна собака… И тут ты, блин, как снег на голову! А если б она сама дверь открыла?
— Филиппыч, — проникновенно выговорил Павел. — Ассамблейщики меня сегодня прямо с фабрики выкрали. В Москву скоро нагрянут ящеры. Потапова в городе нет, и когда будет — неизвестно. А ты тут… агентурную работу, гад, ведешь!
— Стой, Паша. — Из всего сказанного Филиппыча больше всего задели ящеры. — Как так нагрянут? Когда? Откуда знаешь?
— От верблюда! Тебе прямо здесь все изложить?
— Нет, здесь не надо, — спохватился Семен. — Погоди… Я же здесь в засаде, между прочим… Ты хоть в курсе, что студентка мамашу навещает?
— В курсе, спасибо Феде. Я ж тебя поэтому грешным делом уже похоронил.
— Ящеры, значит… — пробормотал Филиппыч. — Погоди, Паша. Покури на улице шесть минут, я сейчас. Попрощаюсь по-человечески, чувствую, мне еще возвращаться сюда…
Старый лифт в этом подъезде срабатывал со звуком стартующей баллистической ракеты, но за перебранкой Павел с Филиппычем проигнорировали включение механизма. Да и кто же поедет на лифте с первого этажа на второй?
Оказалось — поедут. Двери со скрежетом разошлись, бросая на площадку полоску тусклого желтого света…
— Ой, Павел? — проговорила растерянно Тома. Перевела взгляд на Филиппыча и еще более растерянно добавила: — И… дядя Семен?
— А-а… — выдавил Филиппыч. — Так это… Мы здесь…
Ни произнести, ни даже просто придумать свое объяснение он не успел. В тамбуре хлопнула квартирная дверь, и на площадку степенно выплыла Тамара Фоминична собственной персоной.
— Семен! — провозгласила она. — Ну неужели обязательно решать все свои дела посреди ночи! Вели человеку вернуться утром!..
На этом этапе выговора глаза ее привыкли к полутьме. Дама застыла с выражением лица, достойным актера МХАТа в немой сцене «Ревизора».
— Что такое? — неуверенно проговорила Тамара-старшая, и дочь молчаливо присоединилась к вопросу.
Павел зажмурился, пожалев мимоходом, что не может заткнуть заодно и уши. Ибо надвигалась буря.
— Семен! — Несмотря на то что возглас бухгалтерши был адресован «агенту большого секса», гневный взор ее и указующий перст уперлись в Павла. — Семен!!! Кто это?!
Едва ли она не узнала ночного гостя: скорее до последнего надеялась, что глаза ее обманывают. И тут Филиппыч вышел наконец из ступора.
— Чулочек, родной мой… — Он подхватил даму сердца под локоть и, упершись шлепанцами в кафельный пол, повлек ее в сторону тамбура. — Идем, идем скорее, я все объясню!.. Это совсем не то, клянусь тебе!.. Да идем же ты, блин!..
Сдвинуть с места Тамару Фоминичну и в благодушном ее настроении было непросто, а уж в гневе… И все же Филиппычу постепенно удалось сместить даму за угол. Утратив визуальный контакт с объектом раздражения, бухгалтерша, видимо, потеряла и часть своего упорства, потому что довольно быстро дверь квартиры снова хлопнула, и ее невнятные междометия вместе с болтовней Филиппыча затихли.
— Вот это да… — выдохнул Павел и с опаской посмотрел на студентку, ожидая чего угодно, вплоть до приказа на свое физическое развоплощение…
И осекся, так и не выговорив больше ни слова оправдания.
— Боже мой, — прошептала Тома. Глаза ее быстро наполнялись слезами, подбородок опасно задрожал. — Боже мой! Какое же это все… настоящее.
Она осторожно протянула руку, потрогала ошеломленного Павла за рукав. И вдруг оказалась у него на груди, не сдерживая больше рыданий. Упершись лопатками в стену, тот постоял мгновение с разведенными в стороны руками. Однако спасительные слова утешения не возникли из воздуха, и тогда он осторожно обнял девчонку за плечи, прижал к себе, лихорадочно соображая, что делать дальше. Стоять на площадке — глупо, идти в квартиру — попросту опасно… Оставалось только одно. Бормоча какую-то утешительную чушь, он увлек ее в сторону лестницы. Не вполне понимая, куда она идет, Тома покорно преодолела два пролета и, не отпуская Павла, протиснулась вслед за ним на улицу.
Ночь, середина января, мороз… Отличное время и погода для успокаивающей нервы терапии. Павел зачерпнул из ближайшего сугроба пригоршню снега и, отодвинув Тому от себя, принялся размашисто растирать ей лицо. Она задохнулась на мгновение и стала молча отбиваться. Под конец ей удалось залепить ему пощечину, и Павел понял, что, пожалуй, достаточно.
— Дурак! — выкрикнула она, отскакивая на всякий случай от мучителя на пару шагов. — Холодно же!
— Еще бы, — согласился Павел. — Снег тоже настоящий. Пойдем-ка сядем, поговорим. Тебе, я вижу, есть что сказать.
Тома оглянулась на дверь подъезда.
— Только не туда. Там мама… Ей незачем знать.
— Не туда. — Павел представил, что будет, если они вернутся в квартиру, и кивнул. — У меня здесь тачка за углом.
— Годится, — заключила Тома и двинулась в указанном направлении.
Несколько машин остановились, пропуская, когда она ступила на проезжую часть. Павел хмыкнул и следом поспешил через дорогу. Усевшись за руль, он вспомнил, что центрального замка в сергеевской машине нет, и наклонился к пассажирской дверце, но студентка уже потянула за ручку. Шишечка предохранителя сама собой отскочила вверх, и дверь распахнулась.
