Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Мы все: я, Галя и Володя – учились в институте кинематографии, писали немые этюды и звуковые этюды, готовились в большое кино, собирались выйти в производство. Но в производство никто из нас не вышел по разным причинам, теперь мы штатные сценаристы телевидения, и у всех нас такое чувство, будто нас разжаловали из генералов в старшие сержанты.
Сзади сидит Витя Лапин, пожирает Гальченко глазами. Гальченко в своей замшевой куртке и замшевых сапогах кажется Вите небожительницей. Витя окончил областной педагогический институт, должен был преподавать географию в Московской области, а попал на Центральное телевидение и в отличие от нас чувствует себя генералом, произведенным прямо из сержантов.
– Это нам не надо! – заканчивает свое выступление Гальченко.
Я прослушала, о чем она говорила, и поэтому не поняла – чего нам не надо.
– А что нам надо? – спрашивает у меня Витя. Видно, тоже слушал невнимательно.
– У Гальченко спроси, – советую я.
– А ты не можешь спросить? – на всякий случай предлагает Витя.
– А мне нечего спрашивать, – говорю я. – Я и так знаю, что мне надо, а чего не надо.
Моя мечта: встретить Пушкина, варить ему по утрам кофе и не дразнить Дантесом.
После летучки мы с Галей выходим на лестничную площадку покурить. Мимо нас проходят молодые прекрасные женщины в блестящих, будто слюдяных, сапогах и разнообразные мужчины всех возрастов и народов.
– Я все про него поняла, – сказала Галя. – Я теперь все про него знаю!
Речь шла о Володе Порханове.
Галя замолчала, глядя на меня, ожидая, когда я спрошу: что она поняла и что она теперь знает. Но я ничего не спрашиваю.
– Знаешь, он кто? – не дождалась Галя.
– Нет.
– Приживал! – сформулировала Галя, радуясь своей проницательности, умению читать чужие характеры. – Он живет на площади жены. При жене. Пишет передачи об искусстве, хотя сам искусством не занимается. При искусстве. Человек «при». Приживал! А сейчас он существует при моей любви. Ненавижу!
Глаза Гали заблестели гордыми самолюбивыми слезами, лицо было вдохновенным от ненависти.
– В нем сидит гений разрушения. Он губит все, к чему прикасается. Зинка Афанасьева поехала с ним на выставку и сломала по дороге ногу. Если он будет провожать кого-нибудь на самолет, то этот самолет рухнет при взлете.
– Что ты от него хочешь? – спросила я.
– Я хочу, чтобы он умер.
– Зачем?
– Чтобы его не было. Никогда. Никому.
Галя замолчала, погружаясь в темное мстительное чувство, которое было несвойственно ей прежде и теперь оскорбляло ее.
– Любишь, – безразлично сказала я.
– Ненавижу! – страстно поклялась Галя, ее лицо снова стало вдохновенным.
В Галиной душе любовь перемешивалась с ненавистью, как в гибриде грейпфрут – лимон с апельсином. Галя болела своей любовью и мечтала, чтобы она скорее умерла и освободила ее душу, но вместе с тем ей было жаль своей любви.
К нам подошел Витя Лапин.
– Дай мне твой пропуск, – прошу я Витю.
– Зачем? – притворяется Витя. Он прекрасно знает, зачем мне пропуск.
– Мне надо в главный корпус. Карпухин вызывает, – объясняю я.
– А твой пропуск где? – опять притворяется Витя. Он прекрасно знает, что пропуска у меня нет, я хожу в главный корпус по чужому пропуску или по собственной записной книжке, в зависимости от времени дня и от бдительности охраны.
– Полгода работаешь!.. – возмущается Витя. – Неужели так сложно? Две фотокарточки, и все…
Это действительно не сложно, но и не так просто, как думает Витя. Для того чтобы получить пропуск, надо, кроме двух фотокарточек, сдать трудовую книжку.
Когда-то до института я три года работала воспитательницей в детском саду на окраине Москвы. С тех пор прошло много лет, детский сад снесли, окраину застроили новыми домами, а директор получил повышение по службе. Для того чтобы восстановить стаж, мне надо куда-то ехать, неизвестно куда, и с кем-то говорить, неизвестно с кем… А мне некогда заняться даже более приятными вещами.
– Уйду я отсюда, – неожиданно говорит Галя. – Вот напишу пьесу и уйду.
Сколько я помню Галю, она все время пишет пьесу. У нее уже готово название: «Сабля на стене».
– Уйду, – поклялась Галя. – Вот посмотришь…
Мы все хотим уйти из сержантов хотя бы в лейтенанты. А куда? Разве только в спортивное общество…
Я надела пальто и вышла из барака. Главный корпус еще не достроен, и наша программа временно помещается в бараке, где раньше жили строительные рабочие. Вокруг барака в любое время года лежит грязь, через нее проложены кирпичи и доски. Я понимаю: совершенно не важно, где работать – в бараке или в главном корпусе из голубого стекла и стали. Не важно – где работать, важно – что делать. Я это понимаю, но почему-то, когда ступаю по кирпичам и доскам, мне жаль становится своей уходящей жизни.
Сейчас март, начало весны. Снег еще белый, но уже не такой сухой и блестящий, как в феврале. Через замерзший пруд по диагонали движутся люди, и их фигурки, черные на белом, кажутся какими-то заблудшими. За прудом – трамвайное кольцо, за кольцом – розовый Шереметевский дворец. Когда-то, очень давно, во дворце проживал Шереметев. Тогда еще не было ни трамваев, ни телевидения.
При входе в главный корпус на посту стоял молодой милиционер с деревенским цветом лица и голубыми ситцевыми глазами.
Беспечно улыбаясь и беспечно помахивая Витиным пропуском, я прошла мимо него подпрыгивающей походкой – именно так я прохожу по чужому пропуску, и меня, как правило, не задерживают. Голубоглазый милиционер тоже не задержал меня, он улыбнулся очень хорошо и хорошо посмотрел – так смотрят по весне молодые люди и молодые собаки.
Когда я отошла от милиционера на несколько шагов, он почему-то спохватился и позвал меня обратно – возможно, ему скучно было стоять, захотелось пообщаться с представителем творческой интеллигенции. Иных поводов для общения, кроме пропуска, у нас не было, поэтому милиционер сказал:
– А ну-ка, разверните…
Я развернула пропуск. С маленькой фотокарточки открытым и честным взором смотрел Витя Лапин. Мы с Витей немножко похожи, с той только разницей, что Витя – мужчина, а я – женщина. На фотокарточке эта разница бросалась в глаза.
Милиционер поглядел в пропуск, потом очень внимательно на меня, при этом я улыбнулась по-детски искренне и вместе с тем порочно-женственно, как Марина Влади, но на милиционера это не произвело никакого впечатления. Он вдруг вытянулся, окаменел лицом и, глядя куда-то в перспективу, стал звонить по внутреннему телефону. Поговорив по телефону, он положил трубку и коротко предложил:
– Пройдемте…
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
