16. Дневник Кицунэ
Я практиковалась в каллиграфии. У меня хорошо получалось смешивать чернила так, чтобы они были нужной густоты и оставляли на бумаге блестящие черные отметины. Мне нравилось это занятие. Лисы любят метить свою территорию мочой, но еще ни одной лисе не удавалось оставить такие отметки.
Я знала, что со стороны кажется, будто понимаю значение тех фигур, которые у меня получаются. Только потом я поняла, что в те минуты, когда я радостно выплескивала чернила и смотрела на кляксы, я как никогда была близка к тому, чтобы понять суть поэзии.
17. Дневник Кая-но Йошифуджи
Платье моей жены украшено узорами из ленточек и хризантем. Под этим платьем у нее надето красное платье с полосками пяти оттенков белого и темно-зеленое с геометрическим рисунком. Ее волосы завязаны в узел на затылке, концы свободно ниспадают до самого пола. Она играет с маленьким шариком, который был бы похож на жемчужину, если бы не его размеры — он едва умещался у нее в руке. Когда я смотрю на него, у меня возникает ощущение, будто он поглощает свет вокруг себя и сверкает, но такое ведь невозможно. Она обращается с ним неумело, он то и дело падает у нее из рук и катится по полу. Когда такое случается в очередной раз, она хмурится, у нее на лбу появляется маленькая морщинка, она хлопает в ладоши, и одна из ее служанок приносит ей шарик. Я смеюсь: когда она сидит так, как сейчас, и ее платья скрывают ее ноги, она похожа на собаку, которая кидает мяч человеку.
Иногда меня удивляет, насколько идеальный у нее дом: в нем даже нет паутины. Погода тоже всегда хорошая: бесконечная череда ясных свежих осенних дней и туманных ночей. Кажется, крестьяне постоянно работают на рисовых полях, плетут корзины и наполняют их собранным зерном, складывают золотисто-зеленое сено на бесконечные помосты. Музыканты играют милые деревенские мелодии, которые я не могу вспомнить уже через минуту. По ночам на озерах в саду зажигают лампы в форме водяных птиц. Везде одно и то же: совершенство.
Моя новая жена, ее семья, этот дом — даже сама долина — кажутся немного искаженной картинкой. Иногда комната или дорожка в саду словно изменяются, когда я смотрю на них боковым зрением. Когда я поворачиваюсь, чтобы приглядеться, они становятся такими же, какими я их помню. Может, это моя память меняется?
Мне больше не хочется писать. Зачем мне тратить свое время на то, чтобы выводить слова на бумаге, если я могу потратить его на то, чтобы гулять, дышать воздухом, заниматься любовью? Реальность всегда более достойна внимания, чем фантазии.
18. Дневник Кицунэ
Мы часто спаривались: чаще всего тогда, когда он начинал читать мне стихи. А что мне еще оставалось делать? Мы не спали вместе, он лениво бродил по моим комнатам, читал мне стихи и вертел в руках мои принадлежности для письма. Иногда он садился и быстро что-то писал на маленьком столике черными бархатными чернилами на белоснежной бумаге. Я заглядывала через его плечо. Однажды на бумаге было написано размашистым почерком:
Глазурованная чаша отражает небо:
Какого цвета чаша? Синего или черного?
— Что это значит? — спросила я и потом поняла: снова поэзия.
Он странно посмотрел на меня. Я покраснела и выпалила, не думая:
— Что ты пишешь, когда сидишь здесь?
— Я веду дневник, — сказал он. — Я всегда вел его. Хотя в последнее время не так часто. Моя жена… — Его голос дрогнул. Я задержала дыхание, потому что знала, что он имел в виду не меня. Он встряхнул головой и засмеялся. — Я хотел что-то сказать, но забыл что. Возможно, вспомню позже.
— Пойдем в постель, — прошептала я, и он оставил ускользнувшую от него мысль и не пытался ее вспомнить.
Когда его не было (его часто не было в эти дни), меня терзали размышления о поэзии. В нашем доме появилось несколько новых свитков со стихами. Я просмотрела эти свитки в поисках хоть чего-то, в чем был бы смысл, что помогло бы мне понять разницу между простыми высказываниями и поэзией.
Я знала, что опасно хранить круглый веер с написанным на нем стихотворением Йошифуджи, но я не могла его выбросить.
Паутина может поймать лунный свет,
Но как она может его удержать?
Я снова и снова возвращалась к этим строкам, пытаясь понять смысл написанного. Но они оставались для меня лишь бессмысленной цепочкой слов, которые изменялись с каждым прочтением, запутывая меня все больше. Когда-то на то, чтобы узнать нарисованных Йошифуджи лис в штрихах на бумаге, мне потребовалось много времени. Я надеялась, что произойдет нечто подобное и с поэзией, что я вдруг стану понимать смысл стихотворений. Но этого не происходило.
