– Это только начало.
– Ты меня пугаешь.
– Что мы делаем сегодня вечером?
– «Мы»?
– Конечно мы. К сожалению, из соображенийполиткорректности я не смогу пригласить тебя на ужин…
– Ничего страшного, я привыкла…
– …в ресторан. Но я приглашаю тебя на ужин домой. Сосвечами. Причем ужин я приготовлю сам. Как раньше, помнишь?
– Влад, я люблю тебя.
– И я тебя люблю.
– Я тебя больше.
– Договорились, ты – больше.
– Дурак.
– Конечно, дурак. Кто еще любит собственную жену спустяпятнадцать лет?
– У меня такое хорошее настроение…
– Тебе больше его никто не испортит.
Позвонили из издательства.
Вчера был Международный день детской книги.
Мы спонсировали отправку книг в шестьдесят детских домов повсей России.
Издательству исполняется десять лет, и они хотят провестиграндиозную благотворительную акцию. С нашим участием.
Я приготовил на ужин ризотто с каракатицей. Лада сидела накухонном столе и язвила.
Домработница каждые пять минут боязливо заглядывала в дверь.
– А на десерт? – громко интересоваласьЛада. – Что я буду есть на десерт?
– Смотрела «Девять с половиной недель»? Вот такой утебя будет десерт.
– А это не слишком жирненько?
– Для тебя, конечно, слишком, но так уж и быть.
– Ах, вот как! Для меня жирненько?
Лада прыгнула мне на спину. От неожиданности я еле удержалсяна ногах.
– Это для тебя жирненько!
Домработница наконец набралась смелости и зашла на кухню. Нона этом ее смелость закончилась. Она стояла посередине и растерянно молчала.
– Зита, все нормально, – сказал я, и Лада подошлак ней поближе, чтобы подхватить ее в случае неожиданного обморока.
– Спасибо, – пролепетала Зита.
– Мы готовим ризотто, а вы потом обязательно егопопробуйте, – улыбнулась Лада.
Зита недоверчиво покосилась на сковородку.
– Вкусно, вкусно, – пообещал я. – Может,конечно, не так вкусно, как вы готовите, но тоже ничего.
– Так я не нужна? – уточнила Зита.
– Не нужна, не нужна. Мы сами. – Лада обняла меня,как только за домработницей закрылась дверь.
Мы целовались, а я в это время правой рукой помешивалморепродукты на сковородке. А Лада правой рукой расстегивала мой ремень. Потомучто левой она доставала рис из шкафчика.
Снег уже давно сошел, кое-где появилась трава, и под первымилучами весеннего солнца даже уже начали распускаться цветы.
Перезвон колоколов на Ваганьковском кладбище объединял прошлоес настоящим. А настоящее с вечным. И пока колокола не смолкли, вечное казалосьединственно ценным.
На похоронах Ленин папа поклялся найти убийцу. И отомстить.
Огромные столетние сосны тянулись к небу так же, как нашиглаза и, скорее всего, наши души.
Я бросил на дно могилы горсть свежей земли. Как и всеостальные.
В храме я зажег свечу и долго смотрел на пламя. Онодергалось, будто в агонии. Говорят, что свеча – это немая молитва. Моя свечакричала. А может быть, просто был сквозняк.
Позвонила Лада. Сообщила, что ее подруга, которая живет вПариже, родила. Двойню. И хочет, чтобы Лада стала крестной. Нас приглашают накрестины.
– Дорогой! Представляешь, как здорово! А ты будешькрестным! Это будут самые настоящие наши крестные дети! И мы будем о нихзаботиться!
– А когда крестины? – Я был в Думе, приехалпроверить, как идет ремонт в моем будущем кабинете. Пока только меняли пол.
– Послезавтра. Такая спешка потому, что Мишель слегкаприболел, и они хотят быстро их окрестить. Так батюшка посоветовал. Скажи,какое очаровательное имя – Мишель?
Я никак не мог полететь в Париж.
– Очаровательное.
– А малышку зовут Жанной. Я позвоню секретарше, скажу,чтобы она занялась билетами?
– Лад…
– Что?
– Я не уверен, что смогу полететь…
– Не уверен? – переспросила Лада, и я понял, чтоона сейчас расплачется.
– Ты же знаешь, у меня работа…
– Да, знаю. Ладно. Я скажу, чтобы она поискала другогокрестного отца.
Лада повесила трубку.
Почему всегда все так не вовремя происходит?
Я набрал Ладу:
– Лад, давай знаешь как сделаем?
– Как? – Она делала вид, что не плачет.
– Улетим завтра ночным рейсом, утром там, крестины жеутром?
– Утром.
– А потом я вернусь в Москву, а ты, если хочешь,останешься еще на пару дней.
– Хочу. Я хочу побыть с детьми.
– Ну и отлично.
– Я люблю тебя. Как здорово! – Я даже убрал трубкуот уха, чтобы не оглохнуть.
– И я тебя.
Зашел Димка и удивленно уставился на мою улыбающуюсяфизиономию.
– Я отменил поездку в горы. Жена орала – ужас.
– А я улетаю в Париж.
– Чего?
– В Париж. Да ладно тебе. На полдня.
– С кем?
– С женой.
– Круто.
Лада боится летать. Она начинает пить шампанское еще довзлета. И хватать меня за руку. И заглядывать в глаза стюардессе. И шептатькакую-то специальную молитву.
– Во всей этой истории хорошо только одно, – сказалаона, когда самолет стал набирать высоту.
– Что?
– Если мы умрем, то вместе.
«Боинг-747» разрывал облака, как щенок игрушку. Ладакрепко держала меня за руку, и мне было приятно, что она рядом и, если ейстрашно, так же ищет мою руку, как и пятнадцать лет назад.
Париж встретил нас летней погодой, мы поселились в Costes,гуляли по Елисеевским, в церкви Сен Сюльпис мы держали на руках улыбающихсядвойняшек, и колокола в Париже звонили не так, как в Москве: под этот звонхотелось любить, смеяться и жить.
Лада провожала меня в Шарль де Голль, и мы целовались утрапа, не боясь ни взглядов, ни папарацци.
Из Шереметьево я поехал в банк, занимался делами и каждыйчас звонил Ладе. Она уже скупила все игрушки в Париже и теперь собираласьперейти на одежду.
