Письмо пришло ночью, когда не ходят письма профессионального свойства, и переписка длилась еще несколько часов, пока не назначили встречу. Алан понятия не имел, как это устроить в КСА, и планировать предоставил ей.
Заберу вас в среду, написала она. Приеду в полдень. Увидите внедорожник. Напишу ваши инициалы на карточке и выставлю на ветровом стекле.
Назавтра Алану не сиделось в шатре, а прогулок по пляжу не хватало. И он направился в город, миновал людей в комбинезонах, кивнул им, прикинувшись бригадиром. Часами бродил по пустым дорогам, и с каждой милей сил прибавлялось. Наконец вернулся, отыскал канал, по которому ходил на яхте. Побрел по берегу, потрясенный: как возможны здесь такая чистота, такой оттенок? В пыли, среди зданий, которым, быть может, не суждено родиться, под упорным натиском песка — безупречная полоса бирюзы, абсурдного, необязательного цвета. Люди не создавали этот цвет, но без них его бы здесь не было. Люди что-то построили, и потекла вода, и вот так ошеломительную красоту принесли туда, где ей не место.
Алан задержался у чересчур голубого канала, а вернувшись в шатер, удивился, хотя и не слишком, узрев Рейчел у Брэда на коленях — лицом к лицу, истекают потом, рты пожирают друг друга, а в двадцати футах от них Кейли стучит по клавиатуре.
Кейли заметила Алана в дверях и помахала. Однако Брэд и Рейчел не собирались останавливаться. Взглянули на него — уйдет, останется? Его не интересовало, чем они заняты, а завтра выходной, Захра отвезет его обедать к морю, в дом брата. В общем, Алан не нашел причин вмешиваться. Ушел из шатра и гулял, пока не кончился день.
XXXII
К «Хилтону» подкатил громадный внедорожник. Он блестел, и все окна, все огни отеля отражались в его обсидиановых боках. Под ветровым стеклом Алан прочел свои инициалы, АК, словно машина хвасталась автокондиционером. Алан улыбнулся, и задняя дверь отворилась.
Первым делом он увидел ноги. Захра надела абайю, но щиколотки и ступни, босоножки на каблуках были на виду. Он поднял голову — она улыбалась, и лицо ее сияло весельем.
Он сел во внедорожник на глазах у десятка коридорных и прочей обслуги, как ни посмотри — западного мужчину пригласили в машину к саудовской женщине. Как это вообще устроено?
Сел, закрыл за собой дверь, и внутри воцарилась тьма. Улыбнулся, кивнул шоферу, и машина развернулась, миновала солдата на «хаммере» и выехала на шоссе.
Захра небрежно обмотала шарфом голову, но лица не закрыла. В золотистом свете ее карие глаза казались ярче и больше, чем в больнице, аккуратно очерчены голубыми тенями. Волосы — она сказала, с ними пришлось повоевать, — были так густы, что прическа будто не уложена, а высечена. Однако надо лбом занавесь челки, которую нужно раздвигать. И она раздвинула челку двумя пальцами, заново явив лицо.
Хотелось сказать что-то веское. Много чего хотелось сказать, но все требовало проверки на благопристойность. Что тут скажешь, перед шофером-то?
— Как дела в ЭГКА? — спросила она.
Как и Юзефа, ее забавляло, что он так надеялся на будущий город, столько о нем размышлял. «ЭГКА» она произнесла так, словно весь проект — нескладная глупость, только отвлекает от серьезных дел.
— Да вроде нормально. Строятся.
Она не поверила.
— Правда строятся, — сказал он. — Нужно время.
— Куча времени, — сказала она.
Они мчались по городу, меж сверкающих торговых центров и резиденций за высокими оградами. Шофер ткнул пальцем в окно и через плечо бросил пару слов.
— Он говорит, тут живет саудовский Марадона. Думает, нам интересно. Вам интересно? — спросила она.
Алан не понял, про какой дом говорит шофер, но они ехали по странному району, в Джидде таких полно, — богатые дома за оградами, выкрашены пастелью, стоят миллионы, а через дорогу громадный пустырь, где сотни мусоровозов сбрасывают строительные отходы. Повсюду аккуратные кучки мусора. Думал спросить у Захры, отчего так, но решил, что та может и обидеться. Неясно, гордится ли она своей страной, если это, конечно, ее страна. Он пока не понял.
— Воды?
На подставках аккуратно стояли два стакана.
Алан глотнул.
— Лучше? — спросила она.
— Спасибо.
Она поднесла стакан к губам — Алан посмотрел, как она пьет, прикрыв глаза, и в голове у него забушевали дикие мысли. Она отставила стакан, поспешно слизнула беглую капельку.
— Ехать больше часа, — сказала она. — Когда доберемся, все важное друг о друге уже узнаем.
Что оказалось более-менее правдой. Захра рассказала о средней школе в Женеве. О бывшем любовнике, который ныне свергает тунисское правительство. И как она пробовала ЛСД. И работала на «Исламскую помощь»[17]в лагерях беженцев в Курдистане. Год в кабульской больнице. Алан слушал и понимал, что биологический вид, который представляет он сам, на земле не так уж и необходим.
— Значит, будете встречаться с королем, — сказала она.
Хотелось бы верить, что это производит на нее впечатление.
— Ну, так задумано.
— Сами представите Абдалле проект?
Хорошо бы сказать «да». Но огромный опыт самоуничижения понудил ответить:
— У нас команда. Я не очень разбираюсь в технике. Меня взяли, потому что я знаком с его племянником, — раньше был знаком.
— А конкуренты кто? — спросила она.
— Не знаю. Пока мы в шатре одни.
— В каком шатре?
— Не спрашивайте.
— Не буду.
Она отвернулась к окну, будто искала там вдохновения.
— Дальше будет интересно. Китайцы же покупают у короля нефть.
Алан этого не знал.
— Любопытно, — продолжала она. — Вдруг его туда и потянет? Может, Абдалла со свитой поменяют пристрастия. Может, вы уже не любимчики.
Алана внезапно перенесло прочь из машины, прочь от Захры. Он очутился в Бостоне, на совещании, и Эрик Ингвалл спрашивал, что пошло не так, отчего Алан не предвидел того, не учел этого. А потом Кит и колледж. А потом долги всем знакомым поголовно.
— Простите, — сказала Захра. — Не волнуйтесь. Вам не о чем волноваться. Уж на несколько лет у вас сохранится приоритет.
Она лукаво улыбалась, пальцем постукивала по кромке стакана. Может, и вправду? Кто переиграет «Надежну» по части стоимости, по части технологий? У кого еще есть голограммы? Вообще-то Алан не знал.
